Коля промолчал.
— Ну и как теперь? В Десногорск подашься?
— Странный вы мужик, Семеныч,— не поднимая от тарелки глаз,
негромко сказал Коля.— Ну неужели по мне не видно, что я не имею ни
малейшего желания обсуждать свои личные дела? Ни раньше не имел, ни
теперь? Ну зачем вам это, честное слово?
Видно было, что Янкевич смутился. Он негромко крякнул, как-то
неуклюже, на выдохе, и надолго замолчал.
И все-таки заговорил снова. Без особой уверенности, без напора, но
заговорил.
— А чего в пузырь-то лезть? — будто рассуждая с самим собой,
спросил он.— Чего уж сразу колючки-то выпускать... Я бы к кому другому и
соваться не стал. Напарники все же как-никак... Н-да... Я вот о тебе все думаю,
думаю — балду уже повредил. Или от жизни на своем Севере отстал, или
балда слабовата. Никак не могу тебя понять.
— Да зачем вам понимать? — удивился Коля.— Зачем вам это? Меня
что. из кунсткамеры вытащили или в витрине универмага за ножки
подвесили?
— Не горячись, Николай Николаевич. Я ведь по-дружески. Ты не
подумай, я в друзья не набиваюсь, но... не в пустыне же живем! В
одном супу-то варимся! А то ты сам по себе, я сам по себе — вообще все по
норам разбежимся. И не докричишься ни до кого, слова никому не скажешь...
У меня мозги-то примитивные, я как привык о людях думать: вот этот —
трудяга-работяга, баню любит, сто грамм по субботам; этот на даче
безвылазно пропадает, порядок любит, жену в узде держит; третий еще что-то,
— и вроде все понятно. А тебя — хоть убей, не чухаю. Да не только тебя,
многих вообще... Один в пьянку ударился, другой в юбки, третий в гараже
себе могилу роет... Вон, Белых из службы электриков под гаражом себе целый
бункер вырыл, даже жратву, собака, там держит... Да ладно, я этих алканавтов
да на гаражах трахнутых даже не беру, а вот такие-то мужики, как ты! Ты же
вон умней всей этой дерьмалатории! А... это... под бабу лег! Ну, сам себе
думаю, может, занимается чем-нибудь таким, марки там, коллекцию собирает,
или вообще дело какое...
— Семеныч, дружище, ни слова больше! — Коля сделал
останавливающий жест рукой.— Давай про марки! Я их обожаю!
— А что про марки? — непонимающе посмотрел на него Янкевич.
— А что-нибудь! Про коллекцию паучков с бабочками или про этого...
«Голубого Маврикия»! Мне тут на днях уже кое-что высказали на этот счет.
— Что тебе высказали? — Виктор Семенович не мог понять,
шутит Коля или нет.
— Ну, сказали, что все деловые люди без ума от марок. Американские
президенты, гроссмейстеры...
Янкевич засмеялся:
— А что, интересная штука! У нас один летун собирал, только не
какие попало, а про авиацию и космос. Я видел. Смешно, конечно, вроде
взрослый мужик... А ничего! Глядеть-то интересно!
— Я б тоже какие попало не стал. Что-нибудь про химическую
промышленность, про дефектоскопию...
— Да ну тебя! — с досадой махнул рукой Янкевич.— С ним серьезно,
а он...
Виктор Семенович занялся котлетой. Он стал старательно одевать ее в
горчичную шубу.
— Ну и к какому же выводу вы насчет
меня пришли? — после довольно длительной
паузы спросил Коля.
Виктор Семенович сразу отвечать не стал, для приличия помолчал с
полминуты.
— А ни к какому. Я же говорю, не понимаю таких людей, как ты.
Ничем вроде не занимаешься... Ну, работаешь, конечно, да с такой работой
челюсть со скуки вывихнешь, мля! Зевнешь как-нибудь — и пасть не
закроется. Сейчас вот в отпуск схожу — да в прибористы двину. Надоело.
— А чем, по-вашему, я должен заниматься? — снова не дал угаснуть
разговору Коля.
— Да кто тебя знает! У тебя репка-то ничего, варит,— чего-нибудь
изобретать бы стал. Или там бороться за что-нибудь...
— Как-как? — приставил к уху ладонь Коля.— Бороться? Это как?
— Да мало ли как! Сейчас же многие зашевелились. Одному одно
не нравится, другому — другое. Вон, наши г....ки из третьего цеха газуют по
выходным так, что на километр дышать нечем; а завод-то старый, прямо в
городе построен! Так смотри, народ зашевелился! Аккузин вон телегу аж в
Верховный Совет накатал, подписи собирает,— борется же? А река тут у вас?
Смотри, вся лесом забита, все дно уже топляком устелено; а в добрых-то
местах давно уже сплавлять прекратили! Дороги строят! Вот и сказал бы: ну-
ка, мужики, протолкните меня депутатом, я им, паскудам, кислород-то
перекрою! Это я, конечно, к примеру. К тому, что ты бы по всем статьям
подошел: и грамотный, и видуха у тебя повнушительней, чем у нашего
директора.
— Спасибо за комплимент, Семеныч. Ну и за доверие, понятно.—
Коля поболтал стакан с чаем и проглотил его в два глотка.— А! — крякнул он.
— Скусно! Нешто еще стаканчик отоварить?
— А что, Николай, жена-то твоя другого себе нашла, так, что ли? — не
удержался все же Виктор Семенович от мучившего его вопроса.
— Не знаю,— пожал плечами Коля.
Он встал и пошел на раздачу за чайной добавкой.
— И знать не хочу,— добавил он, когда пришел обратно.
— Да-а, бабы — их хрен поймешь,— задумчиво изрек Янкевич.— Вот
уж где ни одной среднестатистической!
— Ты это словечко как любимую кость глодаешь,— улыбнулся Коля.
— Натура такая,— оправдался Виктор Семенович.— Я с детства на
всякие содержательные слова падкий. Я раньше другое любил: «Сальдо»!
«Сальдо-бульдо». Это я «Экономическую газету» выписывал, все разобраться
пытался. Хе! Ни черта ведь не понимал, а читал! От корки до корки мусолил!
— А вот тоже нормальное: «лаборанто-фобия». Это значит —
«нелюбовь к лаборантской деятельности». Дарю.— Коля еще шире растянул в
улыбке рот.
— Слушай, Николай Николаевич, ты извини меня, ишака старого, но
знаешь, аж искры скачут от любопытства: не могу поверить, чтобы такими
мужиками, как ты, запросто разбрасывались; ты ее что... ну, это... прихватил,
что ли, с кем?
— Сем-меныч! — так и повело Колю.— Ну не надоело вам? Вам же
боженька язычок-то отжулькает в конце концов! Ну нет. Не прихватывал. Мне
еще только этого не хватало.
— А что, кто-нибудь сказал чего?
— Нет. Никто ничего не говорил. Пошли, Семеныч, поработаем. Нам
без работы, брат, никак нельзя!
Коля встал, собрал тарелки и пошел к мойке. Янкевич за ним.
— Ну а как же тогда? — грудью пошел на
амбразуру Янкевич, это было уже в коридоре.— Как же тогда? Ты же
сам давеча про рога намекал... Или это так, подозрение?
Коля молча шел по коридору.
— Ох и тяжелый ты мужик! — не выдержал
наконец Виктор Семенович. И отстал. В прямом
смысле. Обиделся и пошел в курилку.
Коля размеренной походкой дошел до лаборатории и набрал код замка.
Замок не открылся: видимо, он неверно набрал одну из цифр. «Сим-Сим,
открой дверь»,— прошипел сквозь зубы Коля и еще раз быстро пробежался по
кнопкам. Замок щелкнул, и Коля резко толкнул дверь. Он быстро прошел
«предбанник». В аппаратном зале за большим столом играли в шахматы.
— Ага, Батаев! — окликнул его из кучки болельщиков Юра Бутенко.
— Ступай сюда, тут наших бьют!
Коля сделал рукой неопределенный жест, который мог означать что
угодно — приветствие, отказ, «погоди, не до тебя»,— и, не сбавляя скорости и
не поворачивая к столу головы, пошел кратчайшим путем в любимый угол,
где из окна светило теплое мартовское солнце, а по широкому оконному
карнизу гуляли раскормленные заводские голуби. «Подоз-зре-ние...» —
процеживал он сквозь зубы пущенное скорым Янкевичевым языком злое,
тяжелое слово. «Подозрение — оз-зверение...» Он прислонился лбом к
теплому стеклу окна и правой рукой коротко стукнул по раме. Серая ленивая