чувствовал, что жить, как раньше, уже не сможет. Нужно было или
всплывать, или... А как всплывать? Куда? Что нужно было менять: работу,
место жительства? Самого себя? А как менять? Кому это удавалось? Кто
вообще живет лучше и праведнее? Кто «борется», как говорит Янкевич? И с
кем? Или с чем?
7
Идеальным временем для начала Новой жизни подавляющее
большинство соотечественников — во всех наших пределах, от Балтики до
Тихого океана,— считает Новый год, дни рождения и понедельники. Это
касается как простейших затей,— например, бросания курить,— так и вещей
более фундаментальных. Ждать Нового года у Коли не было времени.
Понедельника — не было сил. Новая жизнь начиналась для него в ночь с
пятницы на субботу. В третьем часу ночи он бесшумно вышел из спальни в
кухню и там сел закладывать первый камень своей Новой жизни. По его
мнению, этим камнем должно было стать письмо на Смоленскую атомную
станцию.
Коля был действительно неглупым человеком и понимал, что в наших
просторах вопрос строительства Другой жизни легко может быть перенесен
из плоскости временной в плоскость пространственную. Он мог бы
вспомнить, что еще в давние времена бедный и раздавленный нуждой раб с
Вологодчины, например, двигаясь в Сибирь, всего за несколько месяцев
обретал Новую жизнь и Нового себя, на глазах перерождаясь из жалкого раба
в колониста и пионера. Так и в новейшее время, усталый или запутавшийся
человек может по-русски махнуть на все рукой, послать всех подальше и
смотаться на Сахалин, в поисках другой жизни и лучшего себя. Это, видимо,
сидит в каждом из нас; не случайно многие серьезные историки придавали
большое значение географическому фактору в истории родного Отечества.
Коля решил испытать счастья на Смоленщине.
«Уважаемая Дирекция Станции,— писал он ночью за кухонным
столом.— Я лаборант-дефектоскопист высокой квалификации. Узнав, что в
атомной энергетике нужны люди моей специальности, я решил обратиться к
Вам с просьбой принять меня на работу по вышеуказанной специальности.
Если Вы располагаете возможностью и желанием меня принять, то самым
существенным вопросом, по-видимому, будет вопрос с жильем. Так вот, для
меня это не самый важный вопрос...»
Коля остановился и с неудовольствием подумал, что писанина его
получается больно уж личной; надо бы попроще и в более деловой манере.
Но, подумав еще, он отбросил свои неудовольствия: в конце концов, письмо
прочтут всего один раз и сдадут в архив или в утиль. Но так зато
убедительнее: они увидят, что он не какой-нибудь летун-перекати-поле...
«...То есть, конечно, я не совсем искренен: у меня все же семья, и
вопрос квартиры имеет большое значение. Но не решающее. На год-два мы
могли бы снять квартиру или пожить в общежитии. Моя жена —
дипломированный товаровед, и я думаю, в растущем городе она тоже не
осталась бы в стороне от дел...»
Коля досадливо чертыхнулся и скомкал
лист. Не хватало еще родить сердобольное послание в стиле Макара
Девушкина!
И принялся писать по новой. Посуше и построже.
К пяти часам утра он заложил наконец свой камень.
А в первых числах апреля Янкевич случайно увидел Колю бегущим.
Было это около десяти вечера возле городского парка. Виктор Семенович шел
с женой с вечернего киносеанса и от неожиданности даже приостановился.
Коля бежал навстречу и ни на кого не смотрел. Не увидел он и
Янкевича. Первым побуждением Виктора Семеновича было окликнуть
приятеля. Но он удержал себя. Трудно дыша, приятель тяжелым танком
проутюжил мимо.
«Во нарезает, чайник!» — одобрительно подумал Янкевич, глядя на
удаляющуюся Коли-ну спину. «Надо бы подсказать, чтобы сдуру не слишком
уродовался».
«Чайниками» на лыжной базе называли глубоких любителей, тех
краснеющих и потеющих от лишнего веса и смущения людей, которые
«нарезали» свои первые километры под плоские шуточки воинствующих
пошляков и затаенные улыбки людей опытных и искушенных. Спортсмены-
профи и сильные любители одинаково их уважали: без них любительский
спорт был бы лишен всякой романтики.
Колин бег был бегом типичного «чайника». На опытный глаз
Янкевича, он бежал что-то около семи минут километр.
— Бегом от инфаркта,— простодушно откомментировала увиденное
жена Виктора Семеновича.
Тот вздохнул, поражаясь способности неплохих, в сущности, людей
мыслить заезженными штампами, и прочел жене короткую лекцию о том, куда
и зачем бегут в настоящее время достойнейшие из ее современников.
«ВВЕДЕНИЕ В КУРС КОМПОЗИЦИИ»
1
Репетиция затягивалась. Илья украдкой поглядывал на часы,
нервничал, и это, кажется, заметила Гольман. Она вопросительно посмотрела
на него, доиграла до конца песню — разучивали «Амурские волны» — и
встала из-за пианино.
— На сегодня достаточно, милые женщины! — сказала она хору.—
«Хор девушек» Верстовского оставим на пятницу. Илья Сергеевич, надеюсь,
не возражает?
— Да, Верстовского лучше всего оставить на пятницу,— торопливо
подтвердил Илья.— Мы сегодня немного увлеклись, а у меня со временем...—
он запнулся, отыскивая продолжение,— негусто, в общем... Но в целом дело
двинулось неплохо, спасибо! И с дыханием сегодня хлопот было меньше, и
вторые голоса молодцом... Спасибо!
Воодушевленные согласным пением женщины — они почти все были
женами офицеров — сердечно попрощались с Ильей, с Софьей Аркадьевной,
и зал скоро опустел.
— Значит, мне правильно показалось, что вы спешите,— запирая
двери зала на ключ, сказала Софья Аркадьевна.— Семейные хлопоты?
— Есть немного, — смущенно ответил Илья.— В девятнадцать ноль-
ноль родительское собрание, сестра просила обязательно
быть. Их двадцать второго апреля в пионеры принимать будут, такие
дела... Спасибо вам, а то я не знал, как закончить.
— Вот сколько нам «спасибов» отвесили! — улыбнулась Софья
Аркадьевна. Они сдали вахтерше ключ и оделись.
На улице было тепло. Три недели назад перешли на «летнее время», и
вечер еще совсем не чувствовался. На той стороне улицы, в сквере, ребятишки
играли в «чижа». На скамейках сидели молодые девчонки и пожилые
мужчины с газетами; бабули покачивали коляски. Народ сидел себе и
беззаботно грелся на нежданно теплом апрельском солнце. И никто никуда не
спешил.
— Найдут же, когда собрание устраивать! — пробормотал Илья.
— Действительно, варварство...— Софья Аркадьевна, сильно
прищурившись, посмотрела на солнце.— Ну ладно. Мне тоже поторопиться
надо. Давайте на такси! — Она подбежала к краю тротуара и махнула
навстречу «Волге» с зеленым огоньком.— Садитесь, Илья, нам в одну
сторону.
Они уселись вместе на заднем сиденье.
Илья Парамонов учился на последнем курсе музыкального училища,
на отделении хорового дирижирования, а Гольман была его преподавателем,
она вела в училище класс фортепиано. С Домом офицеров у нее были давние
связи, и два месяца назад она устроила туда Илью вести занятия с хором, ему
очень нужны были деньги. Гольман было лет сорок, но, несмотря на большую
разницу в возрасте, они неплохо сработались.
Какое-то время ехали молча. Потом Софья
Аркадьевна повернулась к Илье и осторожно положила свою ладонь на
его сцепленные в замок пальцы:
— У меня, Илюша, есть к вам небольшое
дело.— Она легонько сжала его пальцы. Илья
смутился. У Гольман была интересная, какая-то