— Мы просим за пианино тысячу рублей. Если молодой человек
считает, что оно стоит меньше, то пусть выскажет свое мнение.
— Инструмент хороший,— торопливо сказал Илья.— И, наверное,
тысячу стоит...— Он напряженно посмотрел на Наталью Ивановну.
— Хорошо, мы подумаем,— улыбаясь все так же скромно и достойно,
проворковала та.— Завтра я дам вам знать.
Женщина проводила их до двери.
— Это не помощь,— раздраженно сказала Наталья Ивановна во дворе.
— Мы ведь с вами, кажется, договаривались!
— Пианино в отличном состоянии,— хмуро возразил Илья.— И я к
тому же не оценщик.— Он замолчал. Наталья Ивановна тоже молчала.— Вы
можете в любое время отказаться от моих услуг,— не выдержав первым этого
натянутого молчания, негромко сказал Илья. Наталья Ивановна никак не
прореагировала на его выпад; она достала из сумки записную книжку и
коротко сказала:
— Сейчас на Герцена, двадцать четыре.
3
Этот дом они искали минут десять. Он притаился в глубине двора
среди таких же одно-и двухэтажных бревенчатых избушек старой постройки,
и весь этот деревянный островок явно готовился к сносу. Слева над ним
нависала длинная серая пятиэтажка, а позади двора угадывался
свежевырытый котлован. «Окружают,— невольно подумал Илья.— И
продают, скорее всего, по случаю переезда».
Он угадал. В квартире, куда они пришли, жилым уже не пахло.
Повсюду на полу валялись газеты, старые школьные учебники, детские
игрушки. В кухне у печи стояли толстые тюки и фанерные ящики. В комнате
вся мебель была отодвинута от стен, и с потолка свисала голая пыльная
лампочка. До всего этого разгрома, казалось, только телевизору не было
никакого дела: он включенный стоял на подоконнике и под разудалую
«Калинку» пошвыривал белыми шарами спортлото.
— Вы третьи,— сообщил им в комнате небритый мужчина лет
пятидесяти. Он нетрезво улыбнулся.— Вот, глядите, выбирайте. Триста рэ за
все. Не купите — сожгу. Шучу... Зина! Зина, тут еще покупатели пришли,
поди сюда! — Он нагнулся к Наталье Ивановне и, понизив голос,
заговорщицки прогудел: — Начнет заливать про четыреста или триста
пятьдесят — вы ни-ка-ких! Поняла? Триста! Все! И ни-ка-ких!
Из боковой комнаты вышла женщина, чем-то похожая на Наталью
Ивановну: маленькая, на коротеньких толстых ножках и с мелкими
кудельками на голове.
—
Здравствуйте, вы нас извините, у нас та
кой беспорядок... Переезжаем вот! — Она прошлась по полировке
пианино пестрой тряпицей.— Сносят наконец-то, ордер уже на руках...
Вы смотрите, смотрите, может, приглянется.
Константин, выключи телевизор! Да на людей
не дыши, срамота...
Илья подошел к стоящему посреди комнаты пианино. Это был
солидный черной полировки инструмент производства пятидесятых или
начала шестидесятых годов. Он открыл крышку. «Красный Октябрь».
— Дочина игрушка,— объясняла за спи
ной Ильи хозяйка.— Тренькала-бренькала, путем так и не научилась, а
по осени из дому подалась, какое-то училище нашла, где на пароходных
официанток обучают, их там, пигалиц,
после восьмого класса берут. Ну и все! Чего
его теперь за собой тащить?
Илья взял несколько аккордов, послушал звук. Попробовал работу
педалей. И погнал гамму на всю клавиатуру, снизу вверх. «Фа» третьей
октавы западала. Он стукнул несколько раз по этой «фа» и склонился чуть
ниже, прислушиваясь и стараясь определить на слух, отчего западание. И
вдруг замер. На правой стороне крышки, прямо над третьей октавой, он
увидел маленькие буквы. Он увидел их все сразу, прочитал, но в голове будто
не укладывалось, что они означали. Там, на крышке, было коряво нацарапано
два слова: «Илька дурак». Взгляд Ильи осторожно заскользил вправо, в конец
клавиатурного стола, на маленький черный квадратик, куда любители
вольного музицирования обычно ставят стакан с чаем или пепельницу. На
черном квадратике
должно было быть прожженное сигаретой пятно... Оно никуда не
делось. Илья осторожно выпрямился.
— Что вы там увидели? — игриво спросила Наталья Ивановна.
— Да так, ничего особенного, кой-какие дефекты,— пробормотал
Илья.
— А-а! Наверное, царапушки! — суетливо засмеялась хозяйка.— Это
Людкины номера! Я ей говорила: руки, говорю, оборву, а она: это не я! это не
я!.. Их закрасить можно, подлакировать маленько...
— А где вы его покупали? — не оборачиваясь, равнодушным
голосом спросил Илья.
— Как где? — искренне изумилась хозяйка.— В магазине, где ж еще?
— Понятно,— Илья кивнул. И стал снимать верхнюю филенку, нужно
было посмотреть, отчего западал «фа». И успокоиться. И не задавать больше
глупых вопросов. Он ведь прекрасно видел, что это его инструмент и ни в
каком магазине его не покупали. Покупали у них, у его матери и отца, три с
половиной года назад, в сентябре...
— Что вы там смотрите? — спросили сзади Илью.
— Смотрю, отчего западает клавиша,— ровным голосом ответил
Илья. Он пристально смотрел на клавишный механизм и соображал, что
сейчас нужно было делать. Наконец он повернулся ко всем остальным.
— Вы знаете,— скучновато-уверенным голосом профессионала сказал
он хозяйке,— вам очень трудно будет продать этот инструмент. По крайней
мере, до тех пор, пока он не побывает в мастерской. Ему нужна капитальная
регулировка контрфенгеров и замена нескольких вирбелей.
— Чего-чего? — испуганно переспросила хозяйка.
— Вирбелей,— усталым голосом повторил Илья и неопределенно
постучал пальцем по верхней крышке пианино.
— Да что вы! — всплеснула руками женщина.— Оно ж играет!
— Оно неверно играет,— твердо сказал Илья и, ни на кого не глядя,
пошел к двери.
Наталья Ивановна грустно улыбнулась хозяевам, словно говоря: «Ну
что тут поделаешь!» — и, пожелав им всего доброго, поспешила вслед за
Ильей.
— Оссподи, найдут же что продавать! — сказала она во дворе.
— Действительно...— неверным голосом подтвердил Илья. И вспотел.
От всего сразу. От чувства омерзения к себе за свое хладнокровное вранье, от
запоздалого страха, что эта маленькая хваткая женщина могла сейчас купить
ЕГО пианино вместе со всеми царь-пушками и беспомощным «фа», от самой
встречи, наконец.
Он остановился и закурил.
— По последнему адресу тоже «Красный Октябрь»,— озабоченно
сообщила На
талья Ивановна.
— Ну и что? — нервно выдохнул дым
Илья.— Это совсем неплохо! — Он помолчал и
заговорил спокойнее: — «Красный Октябрь»
вообще-то наша лучшая фабрика. Ленинградская, кстати. Она выпускает
вполне приличные инструменты. Если на них не колоть орехи и
не царапать их гвоздиком...
Наталья Ивановна тихонько прыснула. Она умела ценить юмор. К
тому же этот худой, немного дерганый парень каким-то образом начинал
внушать ей чувство уважения к себе, было в нем что-то от знающего себе цену
профессионала.
— А у вас дома какой инструмент? — заинтересованно спросила
Наталья Ивановна.
— «Красный Октябрь»,— снова спокойно соврал Илья. И перед его
глазами возник черный красавец со строгим орнаментом на верхней филенке.
На пюпитре его стояла развернутая нотная тетрадь, справа, на черном
порожке, дымился стакан с чаем, а над третьей октавой чертиками прыгали
корявые буквы: «Илька дурак».
4
— Ну что, Паганини, поступил? — отец ударил сияющего Ильку по
плечу.— Аты-баты-акселераты, до макушки не доплюнуть! За месяц так
вымахать! Каланча пожарная, тебя