Илья понимал, что никакого переключателя в душе нет, и дело совсем
не в том, что он потерял какую-то легкость, просто изменился сам подход его
ко многим вещам, и к музыке — в том числе.
Третий курс вообще тянулся необычайно долго. Мишка Неделин уехал
во Владивосток, и Илья никак не мог привыкнуть к тому, что его нет больше
рядом. Дома было тихо и скучно. Мать кроме основной работы взваливала
на себя еще и «продленку», и Иринка была там вместе с ней. Илья не
считал себя замкнутым человеком, но сблизиться с кем-нибудь так же, как с
Мишкой, он не мог.
В феврале он было нашел себе занятие: знакомые ребята пригласили
его играть в ресторане, но он выдержал там всего полтора месяца. «Блюзить»
подвыпившей публике оказалось для него слишком тяжелым испытанием. К
тому же о ресторане узнала Гольман. Объяснение с ней было для Ильи
настоящей пыткой.
— А в похоронном бюро вы, Парамонов,
еще не побывали? — сильно покраснев, язви
тельно вопрошала Софья Аркадьевна.— Что?
Там пианино с собой не носят? Так там зато
барабан есть! Ну как вам не стыдно, Илья!
Неужели для этого мы с вами работали?.. Или
вас так привлекают эти КАБАЦКИЕ ДЕЛА?
Мать о ресторане ничего не знала. Долгие вечерние отлучки Ильи она
приписывала тому, что у него появилась девушка. Она осторожно пыталась
расспрашивать его об этом, но Илья в ответ только смеялся:
— Лучшая девушка в Союзе — вон та ба
рышня! — показывал он на Иринку и весело ей
подмигивал.
Мать обижалась. Она считала, что Илья в последнее время стал очень
скрытным.
7
Лето перед последним курсом было суматошным и беспорядочным.
Два сезона Илья работал музыкальным руководителем в пионерском лагере,
потом, в августе, он с училищ-
ной агитбригадой долго ездил с концертами по деревням. Потом
короткая передышка. А в сентябре — снова горячка. Началась практика. Его
прикрепили к детскому хору городского Дома пионеров. Дни летели со
страшной скоростью. Они летели так до самого четвертого октября, дня
материной смерти.
Потом, спустя недели, вспоминая себя в тот день, Илья придумал
образ: безоглядно летящих дней — и неожиданного глухого удара о
невидимую стену. Образ был явно книжным, он сознавал это; было в нем даже
что-то лживое. Но за ним, за этим образом, было словно легче. Помнить себя
в больнице, когда ему только что сказали о матери и его вдруг начала
охватывать страшная паника, когда все завопило внутри диким и бесчестным
криком: «Ну почему это со мной! Почему с нами?» — помнить все эти вещи
было легче, обозначив их неясным и расплывчатым образом «глухого удара».
Мать умерла от инсульта. Завуч из ее школы, Анна Тимофеевна, без
которой Илья просто пропал бы в те дни перед похоронами, очень безыскусно
разъяснила ему суть этой болезни:
— В старину эту болезнь называли не так. В старину говорили: «удар
хватил»... Это, Илюша, не тяжелая смерть. Грех говорить, но бог не всем
такую дает...
Эта пожилая женщина говорила о смерти просто и без пафоса, и Илье
даже в голову не приходило видеть в ее словах кощунство.
Та же Анна Тимофеевна рассказала ему, как все случилось.
Мать умерла не дома. В субботу, перед Днем учителя, они все
собрались в квартире у
директора на «девишник» — так она назвала их праздник. «Мамке твоей
стало плохо около шести. Мы положили ее в другой комнате на кровать, а
Галина Николаевна побежала звонить в «Скорую». Они приехали быстро, но,
кажется, уже поздно...» Илья почти не помнил деталей из ее рассказа.
Отец прилетел ночью, перед самыми похоронами. Не зная, куда давать
телеграмму, Илья адресовал ее на управление порта, где работал отец.
Видимо, она не сразу его нашла.
В первые часы они почти не говорили. Илья только рассказал, как все
случилось. Весь остаток ночи отец молча просидел у гроба. Илья старался на
него не смотреть.
Вечером после поминок брат матери, дядя Леня, начал разговор о том,
что намеревается делать отец. Разговор этот был очень натянутым.
— У вас, Сергей, видимо, уже есть какие-то планы, я правильно
понимаю? — аккуратно спросил дядя Леня.
— Вы, Леонид, не беспокойтесь,— сказал отец.— Это наше семейное
дело, и мы его как-нибудь сами решим.
— Я так понимаю, что вы переедете сюда? Или у вас есть что-то
другое? — Дядя Леня хотел знать все конкретно.
— Ничего другого у меня нет,— сухо сказал отец.— Я перееду сюда.
— Вы один? Или с вашей... м-м... новой женой?
— Я не женат, Леонид Юрьевич, вам не о чем беспокоиться. И
давайте, пожалуйста, оставим эту тему.
Илья не вмешивался в их разговор, но он
был ему неприятен. Сознание того, что в его присутствии, и не
спрашивая его, они обсуждают его с Иринкой судьбу — он прекрасно видел,
что речь шла именно о них — рождало в нем чувство протеста. И было
обидно за мать. Они ведь только что ее похоронили. Могли бы и не сразу
начинать об этом.
Все эти дни Илья не думал, как они будут жить дальше, и то, что отец
сказал материному брату, было для него почти неожиданным. Три года он не
поддерживал с отцом никаких связей, хотя знал, что отец приезжал в их город.
Ему сказала об этом соседка-десятиклассница, она видела отца во дворе и
клялась, что не обозналась. Когда Илья спросил об этом мать, она ответила,
что это правда.
— Я не разрешила ему встречаться с Иринкой,— откровенно сказала
она Илье.— У него есть семья.
— И дети тоже? — осторожно спросил Илья.
— Не знаю, меня это не интересует,— жестко сказала мать.— Что
касается тебя, то он мог встретиться с тобой где угодно. Если не встретился,
значит... значит, совесть нечиста. Наверняка за деревом где-нибудь прятался.
Дядя Леня уехал утром успокоенный. Илья проводил его на вокзал.
Он не готовился к разговору с отцом. День прошел в каком-то
отупении, и он помнил только, что постоянно старался чем-нибудь занять
Иринку. Провожать дядю Леню он ходил вместе с ней; во Дворец пионеров —
предупредить о том, что вечером его не будет,— тоже с ней; разговаривал дома
с Софьей Ар-
кадьевной — и не спускал с Иринки глаз. Отца он словно не замечал. Не
потому, что не хотел, а потому, что не знал, как нужно было себя с ним вести.
За ужином отец сообщил, что он съездит в Певек всего на несколько
дней: уволится, рассчитается — и сразу назад. Насовсем. Илья ничего не
отвечал. Да и отвечать было нечего, в тоне отца не было никакого вопроса.
И вдруг Иринка спросила то же самое, что вчера спросил дядя Леня:
—
А ты с тетей приедешь, да?
Отец испуганно посмотрел на Илью.
— Да нет, что ты! — И, на глазах краснея, поспешно добавил: — Я
один живу, давно уже...
— А где же тетя? — глядя в стол, спросил Илья.
В нем снова начало подниматься чувство протеста. Не вчерашнего,
причину которого он ясно понимал, а какого-то нового, гораздо более
сильного и тяжелого. Он мельком взглянул на Иринку.
— Ну, знаете, братцы, это не разговор! — отец попытался улыбнуться.
— А ЧТО разговор? — непонятным, вялым каким-то тоном спросил
Илья.
— Ну как... Мы говорим о том, что нам всем нужно делать дальше.—
Отец явно хотел собраться.
— А ты у меня спросил? — Илья исподлобья посмотрел на него.
— Илюша, перестань, в конце концов! — отец торопливо достал из
кармана папиросы.— В конце концов, я взрослый человек, и нынешнее
положение налагает на меня определен-
ные обязательства, существует известный кодекс поведения...
— Перед кем обязательства? — не дал ему