сразу, лучше всего прямо с порога. И не сделал этого.
— Добрый вечер! — сказал Илья, когда Гольман открыла ему дверь.—
Можно к вам в гости?
— Илья? — обрадовалась Софья Аркадьевна.— Ради бога, проходите!
Я думала, вы зайдете ко мне раньше, когда закончите дела с моей соседкой.
Ну как? Все удачно?
— Нормально,— сказал Илья.— Привезли, настроили. Пианино
примерно такое же, как у нас в двенадцатом и семнадцатом классах, тоже
«Красный Октябрь». Я не зашел днем, потому что думал, вы еще в
училище.
— Ну раздевайтесь, проходите! — Она повела Илью в комнату.
— А вы дома одни, да? — спросил он, чтобы что-нибудь спросить.
— Ас кем же мне еще быть? — развела руками Софья Аркадьевна.—
Муж опять в командировке, все свои котлы строит, два месяца уже дома нет, а
Леночка в Новосибирске, в консерватории, вы знаете... Вот, совсем одна
осталась!
Илья уже бывал у Гольман. Самым приятным украшением ее квартиры
был старинный черный «Рёниш». Раньше ему все хотелось попробовать его на
звук. Сейчас он смотрел на пианино и думал, как приступить к делу.
— Вы часто его настраиваете? — он кивнул головой в сторону
пианино. И мысленно выругал себя.
— Где там! Года полтора уже никого не приглашала.— Софья
Аркадьевна пытливо посмотрела на Илью.— А у вас ко мне, наверное, какое-
нибудь дело, я права?
Илья подумал, что надо немедленно начинать о деньгах. Но вместо
этого, словно его заговорили, удивленным голосом сказал:
— Да нет, что вы! Сколько может быть дел?
И так все дела да дела... Просто гулял, кости
старые разминал, так сказать...
Он был противен себе, но остановиться уже было невозможно.
— Я тысячу лет не был ни у кого в гос
тях, а сегодня сестра попросилась у подруж
ки ночевать, и меня, знаете, из дому пота-
щило. Что-то не припомню такого теплого апреля...
Софья Аркадьевна внимательно смотрела на него.
— Сейчас я кофе сготовлю,— сказала она.— Я тоже разучилась уже
принимать гостей.
Пока она была в кухне, Илья подошел к «Рёнишу» и несколько минут
неподвижно около него постоял. Прямо над пианино висело небольшое
зеркало в резной оправе. Он взглянул в него. Ему показалось, что более
глупого лица он никогда не видел.
— Ну как ваша сестренка? — спросила Гольман, вернувшись в
комнату.— Завтра будет уже большой? Галстучек купили?
— Все как положено,— заставил он себя улыбнуться.— Гордая такая
ходит!
Он помог принести из кухни чашки с тарелками, и они сели за стол.
Когда была исчерпана тема необычайно теплого апреля, возникла
маленькая неудобная пауза. Первой ее нарушила Софья Аркадьевна:
— Илюша, вы простите мне мое женское
любопытство,— деликатно сказала она,— но
раз мы с вами сидим вот так в гостях... Я все
хотела спросить вас об отце: он что, не жела
ет жить с вами? Вы меня извините, но я об
этом слышала уже столько слухов у нас в учи
лище...
— А что, я такая знаменитая личность? — настороженно спросил
Илья. Вопрос был для него неожиданным.
— В каком-то смысле — конечно. Согласитесь, ведь не вдруг
встретишь такую, как бы вам
это сказать... необычную по составу семью. Вы мне, Илья, признаюсь,
очень симпатичны, и я свое любопытство ничем больше оправдать не могу.
— Здесь нет никакой тайны,— сказал Илья. Он вдруг как-то внутренне
раскрепостился. Он понял, что заговорить о деньгах больше не сможет.— Это
я не хотел, чтобы он с нами жил.
— Почему? Он пьющий? — Софья Аркадьевна отставила свою чашку.
— Нет. Мы жили без него несколько лет, и Иринка от него отвыкла. А
я... Он завел себе женщину, еще при матери, и я не считаю, что не могу без
него обойтись.
• — Вот как? — Софья Аркадьевна удивленно смотрела на Илью. Но ее
любопытство, видимо, все еще не было удовлетворено. Она снова спросила:
— Вы хотите сказать, что он вас бросил из-за этой женщины?
— Нет, его мама выгнала, когда узнала,— сам удивляясь своей
податливости, пояснил Илья.
— Вам неприятен этот разговор? — Гольман нервным движением
поправила свои волосы.
— Почему? Нормальный разговор.
— А помните, Илья, когда я приходила к вам после похорон вашей
мамы, на диване в комнате сидел мужчина, лысоватый такой, это был ваш
отец?
— Да, он приезжал тогда.— Илья допил свой кофе, и Софья
Аркадьевна подлила ему еще.— Он хотел остаться, а мы с сестрой решили,
что нам и вдвоем неплохо.
— А он? Он-то очень хотел остаться или просто по обязанности?
—
— Ну, наверное, хотел... Он тогда уже один
жил, кажется.
Софья Аркадьевна вдруг разволновалась.
— Вы не можете ему простить из-за мате
ри, да? — быстро спросила она.
Илья молча пожал плечами.
— Да кто меня знает,— заговорил он снова.— Конечно, мать жалко
было... Если бы он с самого начала вел себя не так, ну хотя бы извинения стал
просить... Он же изменил ей все-таки! А я что мог сделать? Что я, святой отец,
что ли, грехи ему отпускать?! — Илья сам заволновался.
— Ну как? Он ведь все-таки ваш отец! Может, он тысячу раз уже
покаялся! Это же как мучительно, боже ты мой...
— Ну и пусть мучается! — резко сказал Илья.— Не надо было
блудить!
Софья Аркадьевна молчала. Илья низко склонился над своей чашкой и
сосредоточенно размешивал в ней сахар.
— Вот вы какой! — наконец сказала она. И вдруг спохватилась: — Я,
наверное, слишком назойлива, Илюша, простите.
— Ничего,— не отрывая от чашки глаз, сказал Илья.— Вам можно.
Софья Аркадьевна взяла со стола кофеварку и ушла в кухню.
— Гостить так гостить! — прокричала она
оттуда.— Я сейчас еще сварю!
Илья почувствовал себя свободно. Он встал, расстегнул пиджак и
подошел к книжному шкафу.
— Ну раз мне все можно,— сказала Софья
Аркадьевна, вернувшись,— тогда я вам еще
кое-что скажу. Можно?
— Конечно,— улыбнулся Илья.
— Я вас все-таки не понимаю, Илюша. Сколько я вас знаю, ваш
характер для меня всегда был загадкой. Вы кажетесь мягким и стеснительным
парнем, и в то же время что-то в вас постоянно словно ускользает. Какая-то в
вас внутренняя замкнутость... даже жесткость, что ли, я давно о вас думаю...
Ну почему вы так сильно настроены против отца? У вас ведь кроме него и
сестренки больше нет близких людей! А вы ведь и за сестру все сами решили,
и с ним тоже решили, как это сейчас говорят, с позиции силы. И ничего не
боитесь! Не боитесь остаться один, не боитесь за сестру... Но посмотрите же,
что делается! Кругом разводы, разводы, разводы; дети туда, дети сюда... Как
будто жить совсем разучились. И никому не страшно! И никто не желает
отпускать грехи! Я не права? Не так, да?
Илья ничего не отвечал.
— Я, Илюша, честное слово, не собираюсь учить вас жить,— горячо
сказала Гольман.— Я сама не умею. Вот сейчас одна осталась, ни Леночки, ни
мужа, и в вас вдруг вцепилась... Совсем не умею быть одна! — Она
неестественно улыбнулась.
— Вы, наверное, много читаете? — Илья кивнул на книжный шкаф.
— Если бы! Я, Илюша, представьте себе, вяжу. Да, не удивляйтесь,
прихожу домой, сажусь и вяжу! — Она все еще продолжала улыбаться.
Новый кофе оказался намного удачнее первого. Он был по-настоящему
крепким и Илье очень понравился. Они больше не касались
щекотливых тем, и разговор теперь шел о чисто профессиональных
делах. О молодчине капитане Феденко, который так серьезно отнесся к
организации хорового дела в Доме офицеров, об отличии училищных
порядков от консерваторских, о приезде в их город известного ленинградского