Максим потер переносицу и хмыкнул. То ли догадался, то ли выразил свое отношение к словесному поносу некоторых.
— Да, — сказал на всякий случай Ярослав. — Мне не меньше тысячи раз говорили, что создатели и мастера — две совершенно разные вещи. И что только создатели могут создавать что-то новое. Маги-мастера на это не способны, не знаю почему. Если верить некоторым драконам, раньше они запросто придумывали новые плетения, заклинания и прочую магию. А сейчас не могут. Может из-за того, что миры практически не меняются, вот у них и не осталось места для маневра. Понимаете?
— А сати новое создают, — сказал Максим, подтвердив, что соображает явно быстрее самого Ярослава. Впрочем, у него голова не забыта кучей проблем и чокнутой белкой.
— Да. И сати долгое время жили вообще в мертвом мире, а миру умирать не хотелось, впрочем, это я уже говорил. И, видимо, именно это повлияло на то, что все сати, по сути, создатели, слабые и весьма ограниченные, но создатели. Понимаете? Но и это ерунда по сравнению с тем, что у вас есть возможности для развития. Вон Макс чуть более создатель, чем его отец, а Тилар практически не отличается от одного древнего типа, проглоченного драконом. А тот тип очень многое умел, хоть его умения были насильно в его народе взращены и заточены в одну сторону.
— И что это все значит? — спросил Ижен.
Максим громко хмыкнул.
А Ярослав выдал самую широкую из своих улыбок и честно признался:
— Понятия не имею. У меня увы, один учитель — эльф. Второй разделен напополам, и у одной его половины проблемы с памятью, а у второй с возможностью попасть в реальный мир и, возможно, с длительным пребыванием в мире нереальном. Что-то он надолго пропал и не появляется. Третий вообще полосатый хомяк. Четвертый — выдра и щит, хотя говорит часто умные вещи и может оградить мир от моих экспериментов, ну, если я успеваю об этом попросить. А теперь у меня появился еще и пятый учитель — белка-садист. Помогает в практике, так сказать.
— Весело, — оценил Максим.
— Очень, особенно учитывая, что хомяк, выдра и белка на самом деле один человек, который, как я подозреваю, чем-то внятным сможет помочь только после того, как все эти белки, хомяки и прочие суслики соберутся вместе и сольются обратно в человека.
Максим опять хмыкнул. А Ижен и Тилар переглянулись.
— Я понимаю, что звучит безумно, — признался Ярослав. — Но так оно и есть. И, на мой вкус, то, что здесь сотворили вы, тоже безумием попахивает.
— Ну, струны и есть безумцы, — признался Тилар. — Я отлично помню, как размышлял в то время, и с уверенностью могу сказать, что нормальностью там и не пахнет.
— Думаю, это безумие тоже помогло, расшевелило воображение. Но я не о том…
— Тилар, этот парень совсем недавно сказал мне, что вы оживили целую ветвь какого-то дерева, — попытался объяснить Ижен. — И теперь миры этой ветви то ли сливаются, то ли перемешиваются, то ли соединяются. И пока к нам птички прилетают, а могут ведь и люди начать ходить. Понимаешь? А мне теперь как-то нужно обрадовать этим другие Дома, пускай готовятся к грядущим сюрпризам.
— Это не скоро будет, — сказал Ярослав. Подумал немного и добавил: — Ну, наверное.
Тилар и Ижен опять переглянулись.
— А я вынужден сидеть здесь, — пробормотал Тилар.
— И развлекаться выяснениями отношений с женой, — добавил Ижен.
— Ну, зачем?! Мне же всего ничего осталось здесь сидеть! — почти простонал Максим.
— Ты преувеличиваешь, — обернулся к нему отец.
— Я не преувеличиваю! Поминание этой неприятности вызывает ее не хуже, чем имя демона его владельца, — уверено сказал Максим.
— А я вино пил, — с тоской вспомнил Тилар.
А потом внизу, видимо возле портальной арки, раздался отчаянный детский рев и женский голос, требующий успокоиться и объяснить, причину плача.
Ижен огляделся и попытался встать, но Тилар положил ладонь ему на плечо и прижал, чтобы не рыпался. Максим почему-то обхватил голову руками и нагнулся над столом, словно надеялся таким образом спрятаться. А Ярослав почувствовал себя совсем уж лишним. Но встать и уйти почему-то не догадался. А потом стало поздно. Не будешь же позорно убегать от женщины с ребенком, даже если у женщины такое выражение лица, словно она пришла на переговоры с противником, с которым воюет уже не первую сотню лет.