Когда Сеня закончил пить и дикарь с сосудом отошел в сторону, главарь подошел к пленнику с куском жареного мяса, принесенного другим аванонга. Куском мяса… при рассмотрении оказавшимся человеческой рукой! Рукой, на которой сохранились все пять пальцев!
— Дело следующее, — молвил главарь, подсовывая жареную руку едва ли не под нос Сене, — со дня на день я собираюсь послать пацанов разобраться с теми пещерными хлюпиками, за которых ты по дурости впрягся. И я бы предпочел, чтобы на этот раз ты был с нами. Способ приобщиться, вступить в наши ряды — перед тобой.
И он зачем-то помахал жареной рукой. Вроде как подчеркивал, о каком именно способе идет речь.
— Как ни странно это прозвучит, — в голосе главаря неожиданно зазвучали сентиментально-мужественные нотки, ни дать ни взять, «батяня комбат», — но тебя я считаю своим. Ты прибыл оттуда же, откуда я. А значит, ближе тебя нет никого во всем этом лагере.
Затем его речь снова сделалась жесткой:
— Но если нет… если ты не успеешь приобщиться, прежде чем мои люди выступят в поход, я пойму… и жалеть не буду. Пацан ты крупный, мяса на тебе столько, что хватит на всех. Мы скрепим наш союз с духами, лишний раз их подмазав, с твоей помощью… в известном смысле. С твоей помощью — хоть и без тебя.
14
Сумерки сменились ночью. В рог протрубили отбой, и лагерь затих. Аванонга разошлись по вигвамам, оставив Сеню все так же привязанным к столбу. Компанию ему составил разве что сонный часовой, сидевший у догорающего костра… ну и, разумеется, жареная рука. Ее главарь подоткнул под оплетавшую Сеню веревку, которая, кстати, как пленник успел заметить, была не из звериных жил сделана, а сплетена, похоже, из шерсти. То есть и здесь эта банда выродков, ведомая опять-таки выродком, но из куда более развитого мира, превзошла тех же хелема.
«Взгляните на мои великие деянья!..»
На веревку, впрочем, Сеня взглянул разве что мельком. А вот рука жареная торчала у самого лица пленника, маяча кистью перед глазами, так что не обращать на нее внимания было невозможно. Зато легко было достать, даже притом, что собственные руки связаны. Достать ртом — и откусить хотя бы кусочек.
Но какой бы голод, усиливающийся с каждой минутой, ни испытывал Сеня, одна мысль о том, чтобы хотя бы лизнуть, прикоснуться губами к поджаренной человечьей конечности, вызывала у него не только чисто физиологическое отвращение, но и содрогание просто-таки мистическое. Пленнику казалось, что даже крошечный кусочек руки, оказавшись у него во рту, мало того, что повяжет Сеню с этими извергами. Но и прикует невидимой (и оттого несокрушимой) цепью навеки к тем, чье имя — Легион.
Часовой-аванонга сначала легонько раскачивался из стороны в сторону, чтобы не заснуть и не скучать, затем принялся ерзать на месте и поглядывать в сторону окутанных сном вигвамов — не идет ли оттуда долгожданная смена. Успокоился он, лишь приметив сразу двух других аванонга, показавшихся из темноты и шедших к площадке с костром, столбом и привязанным к нему Сеней. Даже не дождавшись, когда эти двое подойдут, часовой зевнул и, торопливо и сугубо формально хлопнув себя кулаком в грудь в знак приветствия, заспешил к своему жилищу.
Проводив его взглядом, парочка аванонга сразу направились к столбу. «Что это они задумали, гады?» — вмиг насторожился Сеня. А следом, разглядев их получше, насколько позволяла темнота, нарушаемая лишь отблесками костра, заметил: какие-то мелковатые эти двое для аванонга. Какие-то субтильные. Не в пример другим первобытным браткам, если не имевшим сложение Рэмбо и Терминатора, так хотя бы стремившимся к этим идеалам.
Загадка разрешилась, когда между двумя пришедшими и столбом с Сеней осталось около шага. И пленник не без злорадства подумал, что своя брешь в безопасности есть и у аванонга с их укрепленным лагерем — к партизанским вылазкам в собственный тыл эта банда каннибалов оказалась абсолютно не готова.
Лица двух задохликов с копьями были размалеваны боевой раскраской — почти как у аванонга. Но Сене все равно не составило труда узнать в них… Каланга и Макуна.
— Блин! — прошипел он, сам не зная, что лучше — радоваться или выказывать недовольство, — я… то есть, Сейно-Мава же просил вас… Макуна и Каланга идти к пещере и предупредить остальных.
— Каланг и Макун и собирались идти, — в ответ молвил Каланг, — но Каланг и Макун понимали: вся надежда хелема — на Сейно-Мава. Не будет Сейно-Мава, не будет и надежды. И хелема не будет.
— Хелема могли бы бежать, — шепотом предположил Сеня, — убежать так далеко, что аванонга бы не нашли.
— Хелема слишком долго бежали, — убежденно ответил Макун, — но теперь, благодаря Сейно-Мава, узнали, что от аванонга можно не только убегать. Еще их можно побеждать. А победив раз… один раз узнав, что значит быть сильными, хелема не смогут снова стать слабыми. Снова бежать и прятаться.
— Когда Каланг и Макун увидели, что аванонга поймали Сейно-Мава, — рассказал Каланг, — Каланг и Макун решили не бежать к пещере. Каланг и Макун видели огонь… много огней, которые зажег Сейно-Мава. Видели, как аванонга мечутся будто муравьи, пытаясь их затушить. До Каланга и Макуна аванонга не было дела, и Каланг и Макун смогли незаметно проскочить в лагерь. А потом спрятались в одном из жилищ аванонга, в котором никто не жил… а может, жил, но больше жить там некому.
Последняя фраза, как понял Сеня, претендовала на остроумие. Юморок с заметным оттенком черного. Потому что нетрудно было догадаться, откуда взялись в лагере такие ничейные вигвамы. Да, раньше они кому-то принадлежали. Но немало аванонга полегло в недавней битве.
— Так просидели Каланг и Макун до ночи, — продолжил старший Сенин товарищ по рыболовным экспедициям, а с недавних пор еще и по разведочной операции, — и вот вышли… чтобы освободить Сейно-Мава.
— Спасибо, конечно, за это, — Сеня улыбнулся, так тронула его и верность, и находчивость этих двух дикарей, — ну так чего же вы ждете? Освобождайте, пока тому соне-часовому смена не пришла. И… сперва, может, уберете от меня эту гадость?
На последних словах он дернул подбородком, указывая на подоткнутую под веревку жареную человеческую руку.
Макун выдернул ее и, глянув мельком и поняв, что именно держит в руках, брезгливо сморщился, будто нечаянно подобрал какашку. А затем с отвращением швырнул отрубленную конечность в костер. После чего оба хелема принялись распутывать обернутую вокруг столба и Сени веревку.
— Уф! — выдохнул пленник, когда нежданные спасители, наконец, избавили его от пут, — а теперь… спасибо, конечно, но вам… Калангу и Макуну пора уходить.
— А Сейно-Мава не пора? — вопрошал Каланг недоумевая.
— А Сейно-Мава должен… сначала убить главаря… вождя аванонга, — эта фраза далась Сене нелегко, ибо находиться в лагере даже лишнюю минуту он желанием не горел, а тем более не хотел снова видеться с главарем, — на нем, похоже, здесь все и держится. Это он поддерживает союз со злыми духами.
— Макун и Каланг помогут, — с едва ли уместным энтузиазмом обратился к Сене Макун.
— Нет, не поможете… не помогут, — отрезал тот, — главаря охраняют духи зла. А ваше оружие… наконечники каменные им не страшны.
В последнем Сеня почти не сомневался. Ведь у аванонга тоже оружие из камня. А никакого отвращения к нему со стороны главаря заметно не было. Да и странно было бы ему выказывать отвращение к тому, на чем, по большому счету, и держалось могущество этой банды — и, соответственно, его власть.
Напротив, главарь наверняка лично участвовал в подготовке своих бойцов, в тренировках. По крайней мере, поначалу. Как и в битвах еще. И хотя бы царапину мог получить. Однако ни к каким фатальным последствиям это не привело. Во всяком случае, выглядел главарь, накануне вечером беседуя со своим пленником, и бодрым, и здоровым как бык, и живее всех живых.
А вот что способно причинить вред этому человеку со злыми духами в качестве «крыши»… уверенного ответа на сей вопрос у Сени не было.
Осиновый кол? Нет, это для вампиров. Металл? Насколько Сеня помнил, нечисть вроде боялась серебра… и железа еще. Ну и огонь. Не зря же в средние века колдунов и самых безнадежных одержимых сжигали на костре.