Потом, решив, что достаточно пришёл в себя, я всё же попытался вытянуть останки Стаса на расстеленный на асфальте прямо перед машиной баннер. Удалось только с четвертого захода. Под конец блевать мне было уже нечем. Желудок скручивали жесткие, до боли, спазмы, но в итоге я только пытался отплеваться от похожих на паутину Человека-паука слюней и икал, оттирая губы тыльной стороной ладони, стянув сначала с руки перчатку. Да, перчатки — на выброс. Как не старался, но «поаккуратнее» — это явно не про этот случай. В протухшей уже крови и ошмётьях внутренностей было всё: тело, кресло под ним, руль и приборная панель, да и в целом большая часть салона. Но, «Глаза страшатся, а руки — делают», как говорила когда-то мама. Вытащил труп Стаса, уложил, как смог аккуратно, пусть некоторые фрагменты и отдельно, на баннер, завернул-запеленал его в шелестящее виниловое полотнище. Края баннера стянул и зафиксировал черными пластиковыми монтажными стяжками, целую упаковку которых прихватил в магазине запчастей на сервисе. Получившийся корявый «пакет» волоком стащил на противоположную от «Оазиса» обочину шоссе, благо нижний зазор отбойника позволил протянуть под ним тело без затруднений. И взялся за лопату. Уж чему-чему, а копать траншеи «отсюда и до обеда» я в армии научился — никогда в жизни той науки не забуду. Правда, мышцы от таких нагрузок уже давно отвыкли и под конец поясница здорово побаливала, но — справился. В могильный холмик воткнул на всю глубину штыка лопату. Вернулся на КАД, варварски, «с мясом» вырвав клепки, содрал со столба дорожный знак ограничения скорости «90», принес его к могиле и тоже воткнул во влажную еще землю, оперев на черенок лопаты. На серой, внутренней стороне знака вывел черным маркером, также прихваченным из автосервиса: «Станислав Владимирович Дробышев». Дату рождения я не знал, она точно была на водительском удостоверении, но я не смог себя заставить его искать. Даже в салоне «жигулей» находиться еще хотя бы чуть-чуть было выше моих сил, не говоря уже про то, чтобы искать что-то на истерзанном трупе. Поэтому указал только дату смерти, и приписал ниже: «Если сможешь, прости нас со Станиславичем, 'мандаринка».
Так, всё, сейчас вернусь в стрелковый комплекс, залезу в личный бар Иваныча и нажрусь, как дикая свинья, в хлам, в слюни, в сопли. Чтоб вырубиться и забыться хоть на какое-то время. Иначе, наверное, с ума сойду. Уже открыв водительскую дверь «Соболя» бросаю последний взгляд на «Оазис».
Да ну нафиг! Серьёзно?!!!
Фраза про бога и планы, я гляжу, актуальности никогда не теряет. Сначала подумал — мираж, галлюцинации на нервной почве. Пару раз моргнул, ущипнул себя за мочку уха. Нет, не мерещится. На крыше «Оазиса», прямо над рекламными билбордами с улыбающимися актёрами, маячат человеческие силуэты. Причем ведущие себя вполне осмысленно. Машут руками и какими-то большими листами бумаги, похоже — афишами. На белой, оборотной стороне — надпись: «МЫ ЖИВЫЕ». А выведено, судя по колеру, губной помадой. Буквы кривые, но читаются чётко.
— Вот бля… — вскинув «Яровит», осматриваю людей на крыше торгового центра сквозь оптику. — Сука, да быть того не может!
В прицеле мелькнуло лицо девчонки лет пятнадцати. Грязные волосы сосульками, бледное лицо с потекшим и кое-как вытертым, хотя, скорее — по щекам размазанным, «мейк-апом». Плачет и смеется одновременно, тыча пальцем в мою сторону. За ней — крупный мужчина в порванном черном пиджаке с болтающимся на кармане слева нечитаемым отсюда беджиком, похоже из охраны. Машет руками, будто дирижируя оркестром. Чуть в стороне от них — женщина, что-то бережно держит на руках. И будь я проклят, если это «что-то» — не младенец. Твою ж дивизию!!!
Так, и что мне теперь со всем этим делать? Бросать их тут — вообще не вариант, но и лезть прямо сейчас, буквально к чёрту в зубы, тоже так себе идея. Для начала нужно обстановку прояснить и как-то общение наладить. О, точно! Заодно опробую эту «акустику» на крыше. И упырей проверю на чувствительность к громким звукам другого типа. На выстрелы они не повелись, да. А на человеческий голос?
С «акустикой» всё оказалось даже проще, чем с полицейской «крякалкой» СГУ. Тут ни тонового спецсигнала нет, ни сирены, чисто как на переносном мегафоне: нажал на кнопку — говори, закончил говорить — отпускай кнопку.
— Эй, на крыше! Не кричите в ответ, не привлекайте внимания, — разнесся по округе мой усиленный мощными динамиками голос. — Сколько вас там? На плакатах своих напишите.