— Что с тобой случилось, малышка?
— Я смотрела вас и свалилась в лужу, — ответила я.
— Что значит «смотрела меня»? — голос звучал ласково и участливо, она и правда была очень красивая.
— Я поджидаю вас тут каждый день. Просто чтобы увидеть, — проговорила я сквозь слезы. — Я испачкала пальто, мама будет очень ругаться.
Она вытащила платок и вытерла мне лицо.
— Не плачь. Я скажу твой маме, что это вышло нечаянно и ты ни в чем не виновата. Уверена, она все поймет. И почистит пальто. Но, — продолжала она, — перестань ждать меня. Становится все холодней. И к тому же я больше не буду ходить этой дорогой.
У меня упало сердце.
— Почему?
— Потому что у меня скоро будет ребенок и мне придется сидеть дома. Понимаешь?
Я кивнула, хотя ничего не поняла. Почему, чтобы иметь ребенка, надо сидеть дома? И почему бы ей не выходить раз в день из дому, чтобы я могла повидать ее? Я исполнилась ненависти к ребенку, по вине которого больше не увижу ее.
Она так и не поговорила с мамой, и я никогда больше не видела ее, но память о ней навсегда сохранилась в моем сердце.
Вернувшись домой, я стала с ужасом ждать прихода мамы. Я не сомневалась, что мое грязное пальто выведет ее из себя. Когда она, увидев его, спросила, что случилось, я ударилась в слезы.
— Чем плакать, лучше расскажи, что все-таки произошло.
Я объяснила, что упала. Про незнакомку я не сказала. Мама осмотрела пальто.
— Надеюсь, мы его отчистим. Но пока оно не высохнет, тебе придется посидеть дома.
Меня это не расстроило. Зачем мне теперь выходить на улицу? Прекрасная незнакомка там уже никогда не появится.
Я смотрела, как мама чистит пальто. Я очень любила ее и очень жалела, что ей приходится заниматься этим после тяжелого рабочего дня.
Но где-то в глубине моего сознания пряталась другая мысль, от которой мне самой было стыдно. Мне бы так хотелось, чтобы мама была такой же красивой, как та незнакомка с улицы! И как бы мне хотелось, чтобы у нее тоже было пальто с мехом и чтобы она походила на королеву!
Кто мог тогда знать, что все мои желания сбудутся? В тот раз, что я впервые увидела свою родную маму, на ней была меховая шубка. И она была очень красивая — как королева.
ЗОЯ
У нее не было выхода: ей ничего не оставалось, как поверить Ольге. Лубянка и другие места заключения научили Зою не доверять никому, но тут все было по-другому. Еще неизвестно, доживет ли она до выхода из Владимирки, а Ольгу уже освобождают, и она едет в Москву. Зачем Зое во Владимирке меховая шубка и дурацкие вечерние туфельки, которые были на ней в ночь ареста, а теперь валяются где-то в тюремной камере хранения? Если Ольга и впрямь сдержит слово — «Клянусь здоровьем своего сына, Зоя Алексеевна» — и отвезет шубку с туфельками в Москву, Александре, это будет просто замечательно. Александра продаст их, и вырученные деньги хоть немного помогут им с Викторией.
Зоя отдала Ольге шубку и туфли.
Больше ни о них, ни об Ольге она ничего не слышала. Позже, когда узнала, что Александра в Казахстане, у нее затеплилась мысль, что Ольга постарается переслать шубку туда, хотя прекрасно понимала, что тешит себя напрасной надеждой. Ольга обманула ее.
Во Владимирке отпала нужда в тех царапинках, с помощью которых она отсчитывала проходящие дни и недели Двадцать пять лет заключения — срок, которому нет конца. Даже если ее поместят в самую большую тюремную камеру, то и тогда на стенах не хватит места для отсчета этого срока. И какая разница, сколько дней прошло и сколько осталось, если каждый следующий день — точное повторение предыдущего?
В пять утра подъем на завтрак. Он всегда один и тот же: ломоть хлеба на весь день и жидкий, чуть сладковатый чай. Единственное нарушение однообразного утреннего ритма — двадцатиминутная прогулка в обнесенном цементными стенами дворике площадью шесть на четыре метра.
После прогулки заключенных возвращали в камеры на весь оставшийся день. В обед — немного каши с крошечным кусочком вонючей костистой рыбы, которую заключенные прозвали «веселыми ребятами». На ужин — чай с хлебом, если к тому времени он у кого-то оставался. В девять вечера — отбой. И так каждый день. Если сидишь не в одиночке, можно поговорить с соседками по камере — но только шепотом. Разрешалось также брать книги из тюремной библиотеки.
Самым мучительным испытанием Владимирки была монотонность. Единственным событием в раз и навсегда заведенном распорядке тюремной жизни был поход в душ — раз в десять дней. Но и его вряд ли можно было причислить к разряду приятных: как правило, в душ водили посреди ночи.