Зоя передернула плечами.
— Может быть. Но уже совсем другая.
Войдя в камеру, она услышала за спиной звук запираемой двери. Она колотила в нее до тех пор, пока не появилась надзирательница.
— Что тебе?
— Не запирайте дверь.
Надзирательница рассмеялась.
— Да кто ты такая? — бросила она и, с силой хлопнув дверью, снова заперла ее на ключ.
Она права, подумала Зоя. Действительно, кто она такая? Неужто ее ничему не научили годы, проведенные в тюрьме? Они делали с ней все, что хотели, и она покорно все сносила. Они отняли у нее восемь лет жизни, а теперь оказалось, что это ошибка. Вот ведь как просто! И ей придется снести и это.
В ту ночь Зоя не сомкнула глаз. Да и кто на ее месте мог заснуть в канун освобождения?
На следующий день ей выдали дешевенькое пальтишко и берет, сильно отдававшие хлоркой.
— Куда вы направитесь? Мы должны это знать, — спросил ее дежурный офицер.
Зоя покачала головой.
— Теперь это уже не ваше дело. Моей сестры нет в Москве, и я не знаю, захотят ли меня увидеть мои друзья. Но как бы то ни было, вас это не касается.
— Нам необходим более точный ответ. Неужели у вас нет ни одного верного друга, который был бы готов принять вас? — спросил офицер.
Подумав, Зоя ответила:
— Есть. Русланова, певица. Но я не знаю, что с ней сталось.
— Она здесь, в Москве. Уже давно на свободе, — улыбнулся офицер.
— У меня нет ни ее телефона, ни адреса.
Офицер протянул руку к телефону и набрал какой-то номер.
— У нас есть.
К телефону подошел сам генерал. Зоя ждала, затаив дыхание.
— В этом нет необходимости, товарищ генерал, — сказал офицер. — Мы ее привезем сами.
Он проводил ее до машины и открыл перед ней дверцу. Машина тронулась, и, едва не потеряв сознание от потрясения, Зоя увидела, как распахнулись ворота Лубянки и машина выехала из тюрьмы.
Ее ошеломила открывшаяся перед ней картина — деревья, автомобили, идущие по тротуарам люди. Зоя откинулась на спинку сиденья. Она свободна. Значит, это не очередной чудовищный трюк.
Шофер довел ее до дверей генеральской квартиры и нажал кнопку звонка. До нее донеслись торопливые шаги. Дверь распахнулась, перед ней предстала Русланова. Но не та Русланова, какую помнила Зоя по Владимирке. У этой Руслановой были красиво уложены волосы, плечи укутаны во что-то пушистое и теплое. По лицу ее катились слезы.
— Зойка! Моя Зойка! Дорогая, наконец-то я снова вижу тебя!
Упав ей на руки, Зоя разрыдалась. Русланова крепко прижала ее к груди.
Следователь сказал ей, что она может обратиться к директору киностудии, объявив ему, что полностью реабилитирована и может приступить к работе, но оформление необходимых документов займет несколько месяцев. Если на студии возникнут какие-либо сомнения, пусть позвонят ему.
Надев нарядный черный костюм, который одолжила ей Русланова, Зоя на второй день после освобождения отправилась на студию. Когда она сказала секретарше, что хочет поговорить с директором, секретарша окинула ее критическим оком, но все же подняла трубку внутреннего телефона.
— Вам придется подождать, — сказала она.
Зоя прождала три часа. С ее губ не сходила горькая усмешка. Она понимала, что все это означает. «Иван Грозный» — так за глаза на студии называли директора — снова демонстрировал свою силу. Весьма недалекий, он и прежде компенсировал свое духовное убожество жестокостью. Таков был его способ самоутверждения, который, по всеобщему мнению, скрывал неуверенность в самом себе.
Наконец он принял Зою, встретив ее словами:
— Вас освободили?
Зоя утвердительно кивнула:
— С меня сняты все обвинения, мне разрешено снова работать.
— Покажите документы, подтверждающие ваши слова, — сказал он.
— У меня пока нет никаких документов, — ответила Зоя. — Они будут готовы лишь через несколько месяцев, но у меня есть телефон следователя, который ведет мое дело. Он просил вас позвонить ему, и он подтвердит, что я реабилитирована.
Директор покачал головой.
— Нет документов — нет работы.
— Но я имею право работать, — сказала Зоя. — Хотите вы того или не хотите. Вы обязаны предоставить мне работу.
Он улыбнулся.
— Следователь нам не указ. Когда получите документы, приходите. Всего хорошего!
Потрясенная, Зоя вышла со студии. Два дня, проведенные с Руслановой, вернули ей ощущение вновь начавшейся жизни. Теперь ее захлестнуло чувство, что она снова в тюрьме.
Она отверженная, с ней обращаются как с дерьмом. Неужели директор студии использует свое положение, чтобы продемонстрировать власть? Имеет ли он право отказать ей в работе до получения документов?