А тут еще тетя Клава велела отложить учебники и подойти к ней. Я подошла.
— Мне надо поговорить с тобой. Тебя никогда ничего не удивляло в тете Зое? Совсем ничего?
Я осторожно ответила:
— Нет, — не очень понимая, куда она клонит. Если я поделюсь с ней своими мыслями о тете Зое, она либо рассердится, либо сочтет меня сумасшедшей.
Тетя Клава взяла меня за руку.
— Не стану посвящать тебя во все подробности, на мой взгляд, ты еще не доросла до них. Но одно ты должна знать: все эти годы, что ты не виделась с тетей Зоей, она вовсе не жила в маленьком городке. Она провела их в тюрьме. Куда попала по ошибке.
Я ждала. По тому, как она сжала мою руку, я поняла, что это еще не все.
— Ты была совсем крошкой, а она сидела в тюрьме и не могла сама растить тебя, потому тебя и взяла к себе Александра. На самом деле Александра не твоя мама. Она твоя тетя. Твоя мама — Зоя.
Я молчала. Тетя Клава внимательно смотрела на меня.
— С тобой все в порядке? Ты все поняла?
Я кивнула.
— Да, в порядке. Мне кажется, я уже давно догадывалась об этом.
— Каким образом?
— Сама не знаю. Наверно, почувствовала.
Я все еще сидела рядом с тетей Клавой, когда раздался стук в дверь. Тетя Клава пошла открывать. На пороге стояла Зоя, нервно переводя обеспокоенный взгляд с меня на тетю Клаву.
Я поднялась:
— Мама.
Она бросилась ко мне, обняла, и мы обе разревелись. А когда чуть-чуть пришли в себя, она спросила, заглядывая мне в глаза:
— Все хорошо?
— Я очень люблю тебя, — ответила я и поцеловала.
Спустя какое-то время я спросила ее об отце, и она ответила, что он герой войны, русский летчик и его сбили в бою. В тот момент ее ответ вполне меня удовлетворил.
Когда Александра с Ниной и Юрой вернулись в Москву, мы поселились все вместе в квартире, которую им предоставили. Каждый раз, стоило мне назвать Александру мамой, между сестрами вспыхивала ревность. Зоя никак не могла перенести, что я называю Александру именем, которое по праву безраздельно принадлежит только ей.
— У тебя двое детей, Александра, неужели тебе мало, что они зовут тебя мамой? А Виктория — моя, и только моя.
Александра лишь пожимала плечами.
— Что ты хочешь, Зоя? Ведь она выросла, не зная другой матери. Как же она может называть меня по-другому?
Я нашла, как мне казалось, хороший выход: продолжала звать Александру мамой, а Зою стала звать мамулей. Но Зоя так никогда и не смирилась с мыслью, что слово «мама» принадлежит не ей одной.
Наконец пришли Зоины документы, и мы с ней переехали в ту квартиру на набережной Тараса Шевченко, где и прошли последующие годы моей жизни: две комнаты и крохотная кухонька. А мамуля стала снова сниматься. Студия «Ленфильм» предложила ей роль в картине «Медовый месяц», где она выступила уже в новом для себя амплуа — в комедийной роли женщины средних лет. Время, когда она играла лирических героинь, ушло в прошлое.
Картина и мамуля имели большой успех. Карьера мамули стала снова набирать темп.
ЗОЯ
Какое счастье снова работать! Но резкий переход от ролей лирических героинь к ролям матерей, тетушек и характерных персонажей оглушил словно шок. Сказывалось отсутствие промежуточного периода. В тюрьму ушла лирическая героиня, а из тюрьмы вышла характерная актриса. На нее всей тяжестью навалился возраст, чему в немалой степени способствовали встречи с поклонниками ее таланта. Так, однажды к ней на улице подошла какая-то женщина.
— Вы ведь Зоя Федорова? — спросила она.
Зоя утвердительно кивнула.
— Мне так и показалось, только выглядите вы как-то старо.
Зоя посмотрела на нее. Неужели она намеренно так жестока? Нет, вряд ли.
— С моего последнего фильма прошло уже почти десять лет.
Женщина кивнула.
— И морщин у вас что-то очень уж много.
— Верно, — сказала Зоя. — Но десять лет — это десять лет. Уверяю вас, если бы вы сегодня увидели себя такой, какой были десять лет назад вы вряд ли узнали бы себя.
Женщина снова согласно кивнула головой, словно Зоя изрекла на редкость мудрую мысль.
Собственно, ее угнетал не сам возраст, как таковой. Тщеславие такого рода было ей чуждо. Она скорбела об утраченном времени не потому, что оно невозвратно пропало для карьеры, а потому, что так долго была лишена возможности наблюдать Викторию в детстве. Когда она вновь обрела своего ребенка, Виктории было уже девять. Потом десять, одиннадцать, двенадцать лет. Время неумолимо ускоряло свой бег, у нее на глазах девочка начала превращаться в девушку. Она вытянулась, черты лица изменились, начала чуточку округляться грудь. Уже сейчас можно было с уверенностью сказать, что она вырастет красавицей. И все же Зоя с негодованием отметала мысль, что время детства навсегда ушло. В этом была какая-то горькая несправедливость.