Пароход приближался. И чем ближе, тем яснее выступал его большой белый корпус. Это был хоть и однопалубный, но вместительный пассажирский пароход.
Возле его низкой закопченной трубы вытянулся высокий солдат — часовой. Он стоял, как пригвожденный, потом, видно желая согреться или стряхнуть сон, потопывал ногами и снова застывал. У его ног, подобно псу, готовому кинуться на человека, ощерился пулемет. А рядом с пулеметом, перед штурманской будкой, стояла мелкокалиберная пушка. Внутри будки два человека в потрепанных белых фуражках держались за штурвал и, крутя его во все стороны, пели какую-то песню. Внизу сквозь иллюминаторы, почти касавшиеся воды, на реку падали снопы бледного света. В одной из кают виднелся огонь, но с наступлением зари он стал тускнеть. У окна этой самой каюты стоял еще один часовой.
Заметив солдат, Ильсеяр юркнула за спину отца. Потягивая его за рукав, она зашептала:
— Как бы не выстрелил, папа!
— Стрелять-то не будут… Только вот на бакен могут наскочить, — сказал Мэрдан с тревогой.
А пароход, точно козел, собравшийся пронзить рогами котенка, несся прямо на красный бакен. Это уже было действительно опасно! Пароход сядет на мель, а Мэрдана обвинят в том, что он неправильно расставил бакены, и расстреляют без всякого.
— Папа, дай скорее сигнал, а то на мель сядут! — потянула Ильсеяр отца за рубаху.
Мэрдан и сам видел, что нельзя медлить, и, подняв к губам поржавевший рупор, крикнул:
— Эй! Влево! На мель лезете!..
Штурманы, видно, не слышали.
Мэрдан крикнул еще раз, те не обратили внимания. А когда выбежавший на сигнал Мэрдана капитан дал команду «Влево!», было уже поздно. Пароход с ходу повалил бакен, с грохотом протащился немного вперед, дрогнул всем корпусом и стал как вкопанный. Капитан в белоснежной своей форме кубарем полетел по лестнице, его белая фуражка покатилась и упала прямо в воду. Часовой на мостике покачнулся и опрокинулся навзничь. Из трубы парохода повалил густой черный дым, и тут же раздался гудок — осипший, тревожный. Он понесся по Белой, ударяясь о крутые берега, и затих где-то очень далеко.
По тревоге в каютах один за другим зажглись огни. На палубу высыпали солдаты, офицеры, — кто в шинели, кто в гимнастерке. Все кричали, ругались.
Суматоха прекратилась быстро. На капитанском мостике показался очень худой, жилистый офицер в белых перчатках, и все, словно обвиняемые в ожидании приговора, тотчас же затихли.
Капитан подошел к офицеру и, отдав честь, обратился к нему:
— Разрешите доложить, господин полковник. Пароход сел на мель, штурманы оказались пьяными, вывели пароход с фарватера. Виновные взяты под арест. Позвольте отправить человека к здешнему бакенщику для наведения справок о местности.
— Привести ко мне его самого!
Мэрдан облегченно вздохнул. Рапорт капитана выручил его из весьма возможной беды. Даже Ильсеяр сообразила это и вылезла из-за спины отца. Не ожидая приказа, Мэрдан спустился вниз, забрался в лодку и, широко взмахивая веслами, отчалил к пароходу.
Все, кто стоял на палубе, повернулись к Мэрдану. Низкорослый офицер с рыжей бородкой коротко спросил у него:
— Ты кто?
— Бакенщик я, ваше благородие, с этого участка.
Офицер хотел сказать что-то еще, но его прервал голос полковника с капитанского мостика:
— Далеко до пристани, бакенщик?
Полковник подошел близко к перилам. Один его глаз был прикрыт черной повязкой, другой, здоровый, в упор смотрел на Мэрдана из-под опухшего века Кожа под глазом тяжело обвисла, покрылась синевой.
Желая выяснить нрав полковника, Мэрдан тянул с ответом, сделал вид, что не расслышал его.
Полковник выплюнул в воду разжеванный окурок папиросы и, заложив руки за спину, повторил:
— До пристани далеко?
Услышав раздражение в голосе полковника, Мэрдан ответил, снимая с головы войлочную шляпу:
— Двадцать три версты, ваше благородие, сухопутком — девятнадцать.
Полковник вытаращил единственный свой глаз.
— Скверно, очень скверно, — процедил он сквозь зубы. — Нам во что бы то ни стало надо сегодня же быть в Белебее. Если задержимся… Нет, нет… Это невозможно… — Полковник повернулся к капитану, который подобострастно пытался ему что-то объяснить, и отчеканил: — А вас — под суд! В трибунал! Взять его!
Лицо капитана как-то сразу посерело. Он подался всем корпусом к полковнику, точно желая просить пощады, но тот брезгливо отмахнулся от него и повторил:
— Взять!
Несколько солдат схватили капитана и потащили вниз. Взгляд полковника остановился на вытянувшемся в струнку первом помощнике капитана.