— Какая еще тонкость?..
— А вот такая… Кто он, солдат? Рабочий и крестьянин. Может ли он по своей охоте поднять штык против власти рабочих и крестьян? Нет. Ежели он сейчас воюет на стороне белых, так это же поневоле. Не пойдет воевать, так его в момент завиноватят, под расстрел подведут. Потому только он и стал «ать-два». Вона, где тонкость-то… Верно я мыслю, товарищ? — спросил он, ища глазами Костина.
Но Костин в это время сидел уже за столиком, вынесенным из будки, и записывал желающих в отряд.
— Пиши меня: Иванов Федор из Малиновки.
— Меня запиши…
— Меня, товарищ… Ахтари, сын уруса Ибрая… из Каенсар.
— Меня.
— Меня тоже.
Костин, который не мог особенно похвастаться привычкой к письму, не успевал записывать. Наконец он собрал бумагу и карандаш, сунул их в сумку.
— Ладно, товарищи, — сказал он, — кто хочет в партизаны, забирайся на пароход и на буксир. Сейчас каждая минута дорога, некогда тут задерживаться… Скоро в путь.
Одни из людей, те самые, которые, как говорил командир, любят помочь соседу лишь добрым словом: «Бог, мол, тебе в помощь», — так и остались стоять на месте. Некоторые и вовсе смылись «по доброму здоровью», подальше от греха… Однако большинство, опережая друг друга, пустилось к пароходу.
Старик с вилами в руках тихо сказал соседу:
— Слушай, Гатаулла, дело мирское, не знаешь, как оно обернется, давай попрощаемся. Ежели что, не поминай лихом. Скажешь старухе, пускай не тревожится. Ну, чего ты вылупился на меня? Ехать я порешил, вот тебе и весь сказ. Ежели не сочтешь за труд, захвати вилы с собой.
— Нет, брат Аухади, — ответил Гатаулла, — я и сам думаю, кому бы топоришко подбросить. Всем миром поднялись, а я тут сидеть буду?
— Брось, Гатаулла, у тебя ведь оба сына…
— Ничего, и мне рядом с ними место найдется… Вот ежели товарищ командир выделит нам какое ружьишко…
— Да ведь тебе за шестьдесят перевалило…
— Мои шестьдесят — что твои пятьдесят, — недовольно оборвал его Гатаулла. — На лбу, что ли, написано? А как возьмусь бороться, я тебя сразу на лопатки положу… Положу или нет?
— Положишь.
— А ежели положу, стало быть, все… — сказал он и, бросив топор на дровяник возле будки, засеменил по-стариковски к пароходу, но увидел Ильсеяр и остановился.
— Ильсеяр, голубушка, коли придется быть в Ташкисаре, занесешь топор тетушке Минлебикэ… Что же ты, неужто не знаешь, где наш дом?.. Внизу лавка, наверху горница… Да разве тот дом Галляма-хаджи? Вот оказия, а я думал — мой. Гляди сюда. Во-он, видишь, изба наклонила лохматую голову да подмигивает одним глазом, — старик показал на видневшуюся вдали, покосившуюся под соломенной крышей избушку, одно из двух окошек которой было забито досками. — Это и есть наши хоромы, смотри не забудь. Тетушка Минлебикэ свежим творогом тебя угостит. Ведь у нашей коровы отменное молоко. Что удивляешься? Опять не так? Вот тебе на́, да неужто коза? А мы все думаем, что у нас корова. Ну прощай, голубка. Зайдешь к нам, ладно? Пошли, Аухади, будем друг дружки держаться.
Ильсеяр стояла, закусив палец, и удивленно смотрела вслед занятному старику.
Глава 16
«До свидания, дядя Костин»
Партизаны быстро перебрались на пароход. Последним переправлялся в лодке Костин. Он сидел на носу и поторапливал деда Бикмуша.
— Греби живее, дед, каждая секунда дорога. Пусть Мэрдан завтра же расскажет обо всем в комитете. Сколько приняли в отряд солдат и крестьян, трудно пока сказать. Э, нет. Не каждого, кто погрузился на пароход, мы можем считать своим. Но пускай товарищи не беспокоятся: как только пароход тронется, о каждом расспросим. Подозрительных высадим, ну, а если волки попадутся в овечьей шкуре, то… Ладно, прощай. Спасибо. Мэрдан знает, кому отдать пакеты. Скажи, пусть остерегается…
Лодка ткнулась носом о борт парохода. Костин сильной рукой схватился за поручни и перемахнул на палубу. И тут только увидел понуро стоявшую на корме лодки Ильсеяр. Он с жалостью посмотрел на нее.
— Ах, милая, я тебя и не заметил второпях. Не обижайся, ладно? Ты совершила большой подвиг, оказала неоценимую услугу делу революции. Спасибо тебе, Ильсеяр. Не отряду одному, а всей стране ты помогла. Прощай!
Костин улыбнулся. Ильсеяр тоже широко улыбнулась в ответ. Обида ее уже прошла. Она вскочила на ноги.
— До свидания, дядя Костин! Как побьете всех белых, приезжай к нам!
Ильсеяр что-то еще крикнула, но Костин уже не услышал ее. Мощный пароходный гудок поглотил все остальные звуки.