Отреагировать на ехидный вопрос Николай не успел - дверь закрылась...
* * *
Первый день бездельной жизни - самый тяжелый.
Родимцев бездумно щелкал кнопками пульта, перепрыгивая с программы на программу. Ничего интересного. Политические схватки его не интересовали, они - из серии осточертевших шоу, когда друг на друга опрокидывают ведра помоев и радостно смеются. Будто вовсе не помои - ароматная водичка.
Сексуальные сценки со всеми подробностями немедленно вызывали в памяти Симкины ночные упражнения в постели. Вертелась, будто под ними не прохладные простыни - обжигающая жаровня. Казалось бы, вспоминай и блаженствуй, надейся на повторение, но безжалостный рассудок тут же менял симкиного партнера: с безработного, нищего парня на всесильного фээсбэшника.
Поэтому Николай старался не смотреть сексуальных фильмов.
Непременные, ежедневные посещения Бобика, его приветливое бульканье, совместные обедо-ужины немного рассеивали скуку пленника. Но секретарь хозяйки всегда торопился: то необходимо разобрать почту, то сопровождает Ольхову на какое-то деловое свидание, то порученная ею работа над важными документами.
На третий день Родимцев попросил "опекуна" добыть ему гирю и гантели. Не только для времяпровождения. Он боялся по причине бездельного существования потерять спортивную форму, основной свой капитал. Ослабнут мышцы, забудут внедренные в их генную память приемы рукопашного боя - тогда придет самая настоящая беда.
Ибо Николай уже не верил в благодатную безопасность. И это неверие пришло к нему на второй же день заключения. Тогда он решился выглянуть в коридор. Если ему запрещено выходить из комнаты, то он не переступит порог - просто осмотрится.
Дверь была на запоре.
Немедленно взбурлило присущее парню самолюбие. Он бегал по комнате на подобии дикого зверя, запертого в клетку, несколько раз громыхнул кулаком по дверной филенке. Сейчас заглянет охранник и он прикажет ему немедленно вызвать Веру Борисовну.
Вместо охранника в комнату вошел Бобик.
- Что случилось? - с тревогой спросил он.
- Ничего особенного, - зло рассмеялся Николай. - Просто соскучился по твоей квазимодовской физии.
Сейчас Бобик обозлится и с кулаками набросится на оскорбителя. Вот тогда Родимцев с наслаждением обработает его шишкообразный нос, заставит просить пощады. Но вместо возмущения - обычное приветливое бульканье.
- Понимаю, Коля, нелегко тебе сидеть в четырех стенах. Но придется потерпеть... хотя бы недельку.
- Передай Вере Борисовне - пусть навестит меня. Хочу кой о чем спросить.
- Ее нет - уехала.
Явное вранье! Когда хитроумный секретарь врет, его глаза превращаются в точки, а шишка носа подрагивает. Родимцев, несмотря на короткий срок знакомства, умудрился подметить некоторые особенности хозяйского секретаря.
- Когда об"явится?
- На днях. Прошу тебя, Николай, постарайся вести себя тихо. Не дай Бог охранники доложат хозяину о сумасшедшем, находящемся в особняке.
Вежливо кивнул и покинул комнату. Щелкнул замок. Но о просьбе пленника не забыл - вместе с обедом камуфляжный слуга приволок тяжеленную гирю и десяток гантелей - от небольших, детских, до вполне профессиональных.
Прошла первая неделя. Родимцев уже привык к одиночеству, с азартом смотрел по телеку спортивные передачи, часами изводил себя физическими упражнениями, по несколько раз в день блаженствовал под душем.
В пятницу его бездельному сушествованию пришел конец. В десять утра, после завтрака, в комнату вошла Вавочка.
- Привет, затворник! Как здоровье, как самочувствие? - жизнерадостно осведомилась она, усаживаясь в кресло и жестом приглашая пленника занять место на диване. - Не соскучился?
- Есть малость, - признался Родимцев. - Общаться с ящиком и твоим уродом - какое уж тут веселье. На окне - решетка, дверь - на замке, впечатление безрадостное.
Вера Борисовна задумчиво простучала по подлокотнику какую-то замысловатую мелодию.
- Рада об"явить: заточение кончилось. Сейчас пойдем к папочке... Хочу посоветовать вести себя прилично, меньше говорить, больше слушать. И Боже тебя сохрани возражать. Поверь, это в твоих интересах.
Конвоируемый с одной стороны Ольховой, с другой - безобразным её секретарем, Родимцев прошел в правое крыло особняка. Здесь прогуливался с автоматом, закинутом за спину, здоровенный парняга в камуфляже. Увидев хозяйку, расплылся в подобострастной улыбке, доброжелательно кивнул на Родимцева. - Парень с вами, Вера Борисовна? - Да. Борис Моисеевич просил привести его. - Понятно, - ещё шире улыбнулся телохранитель. - Значит, новый дружан? - Отец решит, - строго проговорила Вавочка и охранник смущенно замолчал...
* * *
Родимцеву никогда не доводилось видеть финансовых магнатов, тем более, общаться с ними. Поэтому он представлял себе Ольхова толстым, одышливым коротышкой, воротник пиджака которого обильно засыпан перхотью, узел галстука болтается на выпуклом животе, пальцы унизаны кольцами и перстнями.
А за столом в обширном кабинете сидит сухощавый, подтянутый человек лет шестидесяти. В строгом темном халате, в распахнутом вороте которого виден модный галстук на фоне белоснежной сорочки. Великолепная седая шевелюра, черные, проницательные глаза, выпирающий подбородок. Кроме отчества, ничего еврейского. С таким же успехом респектабельный банкир может быть татарином, поляком, французом, немцем.
Увидев вошедшую троицу, Борис Моисеевич легко поднялся с полукресла. Подошел почти вплотную. Пожал руку Бобику, поцеловал дочь. Родимцеву жестом предложил сесть на стоящий напротив письменного стола полумягкий стул с гнутыми ножками.
- Это и есть твой протеже?
Голос - густой, нечто вроде коктейля из баса и баритона.
- Да, папочка. Прошу любить и жаловать - Николай Родимцев. Отчества не знаю, не спрашивала.
Олигарх обошел вокруг сидящего парня. Будто искал в его напряженной фигуре то ли достоинства, то ли недостатки. Так осматривают в музеях новый, впервые выставленный на обозрение экспонат.
- Отчество - не страшно. Узнаем. Парень статный, красивый. Все, Вавочка, твоя миссия завершена. Можешь отправляться по своим делам. Бобик останется. У нас состоится чисто мужская беседа.
Похоже, уродливый мужик состоит не только при банкирской дочери, но и - доверенное лицо Ольхова, подумал Родимцев, уважительно поглядывая на "квазимоду".
Если судить по взбаламошному характеру девушки, она должна возмутиться, потребовать, чтобы "мужская" беседа прошла в её присутствии. Но, странно, Вера Борисовна покорно склонила увенчанную сложной прической голову и вышла в коридор.
Кажется, хозяин выдресировал не только своих телохранителей, но и собственную дочь! И ещё - Николаю показалось, что в лестных для него словах "статный", "красивый" таится не только плохо скрытая зависть, но и непонятные опасения.
Повинуясь жесту хозяина, Бобик присел на стул возле стены.
- Слушаю тебя, Николай. Расскажи свою историю. Желательно, максимально подробно.
Борис Моисеевич сдвинул папки с бумагами в сторону, на освобожденное место поставил узорчатую бутылку, две рюмки. Перенес из шкафчика вазу с фруктами. И устроился в кресле. Нога на ногу, руки сложены на колене. Одну наполненную рюмку придвинул к Николаю, вторую приподнял и снова поставил. Бобика не угостил - как и в других барских домах, банкир держит слуг на коротком поводке.
Родимцев не удивился, не сослался на Веру Борисовну, которая обязательно посвятила отца в трагическую судьбу своего протеже. Понимал его проверяют. К предложенному угощению не притронулся - не та обстановка, да и один вид спиртного вызывает тошноту.
Медленно, тщательно выбирая выражения, стараясь припомить детали уже рассказанного Вавочке, принялся за трудное пвествование.
- Фамилию капитана знаешь? - перебил его банкир. - Впрочем, это не имеет значения.
Через четверть часа.
- Как звать хозяина распивочной?