Туризинд никогда не занимался крестьянским трудом и, щедро пользуясь его плодами, никогда не считал подобный образ жизни достойным. Он без жалости мог пустить отряд прямо через поля, если в этом возникала надобность. Не раз и не два ему доводилось биться с врагами среди спелых колосьев. Зная, что обрекает на голодную смерть целую деревню, он, не колеблясь, принимал бой и губил урожай.
И все же он любил смотреть на нивы. Он видел их глазами солдата, бездомного путника; они представлялись ему красивыми – и вместе с тем напоминали о той жизни, от которой Туризинд и его люди решительно отказались, раз и навсегда, сочтя ее скучной и слишком для себя тяжелой.
Вот и опять он смотрит на созревающие поля взором стороннего наблюдателя. Взором пленника.
Поля ничуть не изменились. Все та же радостная зелень, все то же обманчивое обещание сытости и счастья. Слегка изгибаясь под легкими порывами ветерка, нива как будто говорила человеку: будут пироги, будет эль, будет долгая, ничем не омраченная радость. И, разумеется, она человека обманывала. Никогда не бывает довольно зерна, чтобы благоденствие сделалось прочным.
Туризинд отвел взгляд от окна, вздохнул. Многое он бы отдал сейчас за возможность беспечно, как прежде, шагать по той дороге, мимо полей и лесов, навстречу веселой смерти.
Пока он был без сознания, его освободили от веревок и перевязали ему раны. Туризинд схватился за стену, чувствуя подступающее головокружение. Должно быть, он потерял много крови.
Одежда на нем была прежняя, запачканная кровью и забрызганная уличной грязью. Зато обувь с него сняли. Стоять на каменном полу было холодно, и Туризинд вернулся к своему ложу – дырявому покрывалу, которое для пленника специально бросили в углу.
Устроившись там, он уставился в потолок. Комната была маленькой, но светлой, и воздуха в ней было довольно. Сквозь узкое окошко залетал туда ветер. Башня находилась очень высоко, там, где всегда царили сквозняки. В редкие летние дни там бывало душно.
Туризинд вдруг почувствовал лютый голод. Он облизал пересохшие губы. Ни еды, ни питья в комнате не было. Голые стены и кусок тряпки, больше ничего.
Он лежал в углу и старался расслабиться – сделать так, чтобы воспоминания тихо проплывали сквозь мысли, не задевая и не причиняя боли. Раньше ему это удавалось, удастся и теперь.
Туризинд шел за человеком, которого должен был убить. Воспоминание было таким ярким, словно Туризинд спал и видел до странного реальный сон. Сон, где любую вещь можно было потрогать рукой и ощутить ее плотность и фактуру.
Человек шагал впереди, не торопясь, и, как будто, дразня убийцу. Туризинд крался за ним следом, чувствуя, как внутри него закипает злобная ненависть. Что он о себе возомнил, этот ничтожный человечишка? Что он сумеет отбиться от Туризинда? От капитана самого отчаянного отряда наемников, от убийцы, который ни разу не упустил свою жертву?
Туризинд прижимался к стенам, ощущая холод и влагу камней. Улицу перед ним постепенно заволакивало туманом, но Туризинд был уверен в том, что не потеряет идущего впереди человека.
Вот темный силуэт обрисовался под фонарем, раскачивающимся над дверью какого-то дома…
Странно. Туризинд остановился, провел по лбу вспотевшей ладонью. Ему только что казалось, будто стоит день, светит солнце. Когда же наступила ночь? Неужели преследование заняло столько времени? Но почему, в таком случае, будущая жертва ведет себя столь странно? Неужели он так и бродил по городу – целый день, сворачивая из одной улицы в другую?
Или в дело вступила магия?
Туризинд коснулся меча – холодная сталь под ладонью всегда успокаивала его. Но меча на месте не оказалось, не было и кинжала. Они забрали.
Туризинд так и подумал: «Они забрали».
«Кто такие – они?» – хотел было спросить он сам себя, но вместо этого злобно засмеялся и решил: «Что ж, в таком случае я убью голыми руками!» Он не сомневался, что, подкравшись к человеку сзади, сможет без труда задушить его.
«Дождусь, чтобы хрустнули шейные позвонки»…
Он выждал удобный момент и прыгнул. Прыгнул, как дикий кот из укрытия. Человек без сопротивления поник в его руках. Туризинд все крепче сжимал пальцы на его шее. Затем раздался тот самый звук, о котором думал убийца: слабый, но отчетливо слышный хруст.
Тело мягко осело на мостовую, пушистая прядь волос мазнула убийцу по обнаженной ступне. Туризинд глянул вниз. Так и есть! Он босой, и мертвец доверчиво лежит щекой возле самой его ноги, а прядка щекочет пальцы ног.
Туризинд брезгливо оттолкнул от себя труп ударом ноги. Покойник перевернулся на спину, медленно, лениво раскинул руки. Туризинд бросил на него последний взгляд и обомлел.
Перед ним, разметавшись на камнях мостовой, лежал он сам, только постарше лет на десять. Туризинд узнал собственное лицо. Он закричал и увидел залитый бегающим светом потолок комнаты, в которой был заключен.
Тотчас отворилась дверь, и на пороге показался здоровенный детина с кожаным ведром в одной руке и глиняным горшком – в другой.
Он поставил свою ношу у порога и захлопнул дверь. Туризинд снова остался один. Тяжело дыша, весь покрытый липким потом, он приподнялся на локте и вновь бессильно повалился обратно на покрывало. У него начинался жар.
«Проклятые костоправы», – пробормотал он.
Должно быть, воспалилась рана на ноге, потому что рука почти не болела. То, что принес стражник, вероятнее всего было едой и питьем. Если Туризинд хочет жить, ему нужно добраться до подношения. Он полежал на спине, глотая ртом воздух и собираясь с силами. Затем перевернулся на четвереньки и прополз несколько шагов. Полежал, чувствуя под щекой каменный пол. Снова бросок – и снова отдых.
В третий раз он повалился, утыкаясь макушкой в кожаное ведро. Плеснула вода. Так и есть! Он сунул голову в ведро и начал жадно пить, захлебываясь и постанывая.
Еда в горшке выглядела, против ожиданий, вполне пристойно. Вместо ожидаемой похлебки, по виду, вкусу и запаху напоминающей помои, там были тушеные овощи и, о чудо, кусок мяса!
Туризинд жадно проглотил их, чувствуя, как с каждым куском к нему возвращаются силы. Вероятно, стражники знали об этом, потому что больше к нему никто не заходил. Обессиленный пленник – это одно; но Туризинд, знаменитый наемник, капитан головорезов и убийца, внушал к себе уважение. Рисковать не стоило.
Свет в узком оконце постепенно угасал. Туризинд спал. Лихорадка то принималась трепать его, навевая жуткие сновидения, то отступала, и тогда сон пленника был спокоен и черен.
Так прошел первый день, и так минула первая ночь.
Глава третья
Туризинда разбудил скрежет замка. Пленник пошевелился и услышал новый звук: лязг железа. Он поднес к глазам руки и увидел, что ночью, пока он спал, его заковали в цепи. Должно быть, в питье помешали какое-то зелье, которое усыпило пленника. И, кстати, помогло избавиться от лихорадки. Жар прошел, осталась только противная слабость.
Туризинд сел, положив на колени скованные руки, и с интересом уставился на дверь. Хотелось бы ему знать, что еще приготовили для Туризинда люди герцога!
Дверь, наконец, открылась, и в комнате очутились двое: гигантского роста детина в кожаном фартуке, с ножом и еще десятком жуткого вида инструментов за поясом, и с ним – невысокий, чрезвычайно аккуратный человек с умным, немного грустным лицом.
«Палач и с ним доктор, – подумал Туризинд. – А может, секретарь, чтобы записывать показания, – впрочем, при нем нет чернильницы, а это, по меньшей мере, странно… Но не станут же они допрашивать меня прямо в этой комнате? Да и о чем спрашивать? Им и без того все известно…»