— Я вижу, вас что-то гложет, мой дорогой друг, — заметил, наконец, король Дасон и тут же предположил: — Переживаете, что не сумели произвести на меня должное впечатление? Теряетесь в догадках, что бы такое ещё придумать, чтобы вас признали достойным титула герда? Мне знаком этот сосредоточенный ищущий взгляд. Бывало, я сам не раз желал выделиться перед отцом, заслужить его одобрение и право называться Эрнером. Король Лион был в моих глазах образцом для подражания, а порой — недосягаемой величиной, тем, на чьём месте я сам не мог и мечтать оказаться. Как-то раз он поведал мне, что верно, то верно: люди познаются в беде, когда действовать следует быстро и точно. Но всё больше они познаются в рутине. Готовы ли они каждый день упорно трудиться или отлынивают от своих обязанностей. Помогают ли другим и благодарны ли за оказываемую им помощь. Признают ли заслуги своего окружения. И прочее, прочее… знаете ли, старческое брюзжание для ушей юнца, охочего до подвигов и приключений. В эти дни я узнал вас немного больше, киан Рэдмунд. Я вижу, вам пока ещё не чужд юношеский романтизм, который толкает вас на поиски этих самых подвигов, преодоление трудностей и опасностей, чтобы доказать свою значимость. Но в жизни случай для подвига предоставляется чуть реже, чем в книжных романах. А истинные подвиги заключаются в том, чтобы день изо дня хорошо и согласно выполнять свою работу. Это касается всех, но нас — куда больше, ведь мы подаём пример остальным. Нам надлежит просыпаться с мыслью о том, что ещё хорошее мы как правители можем сделать для своих подданных и земель. Как мы можем улучшить их жизнь и условия. И действуем ли мы заодно с женщиной, которую выбрали в спутницы. В вашем случае ответственность за Пэрферитунус — это, прежде всего, ответственность за себя и за киану Паландору, вы это понимаете?
— Да, — твёрдо ответил Рэдмунд. — Я понимаю и готов нести ответственность за себя, за свою будущую супругу и за Пэрферитунус.
«Вот только готова ли Паландора? — мрачно подумал он. — А то возникает такое ощущение, что моё окружение намерено повесить всё на меня. Не таков был мой план, не таков…»
Тем не менее, он решил для себя, что вылазка в горы прошла успешнее, чем он загодя опасался. В какой-то момент ему показалось, что король просто-напросто использовал его присутствие как предлог отлучиться из крепости, развеяться и отдохнуть. Рэдмунда это устраивало: с такими вводными ему оказалось куда проще выдержать испытание.
Пока Верховной король отсутствовал в горах, Паландора знакомилась с жизнью столицы. Она посетила по очереди каждый из её кварталов, от южного портового красного до северного синего. В синем она задержалась. Здесь дома были невысокие: как правило, в два этажа, но многочисленные. Вечером они казались россыпью сапфиров в свете газовых фонарей, а между ними тянулся сложный витиеватый рисунок каналов, через которые были изящно перекинуты узорчатые чугунные мосты. Тяжёлые, должно быть, но благодаря своим кружевам они казались невесомо парившими в воздухе. Здесь располагались по большей части жилые дома, и транспорт почти не ходил. Улочки были узкие, такие крохотные, что хотелось взять каждую из них на ладонь, приголубить. Квартал венчался монументальным зданием городской больницы — четырёхугольником, в который был вписан просторный атриум формы звезды с восемью лучами, со стеклянной куполовидной крышей. Паландора не удержалась и, присев на ближайшую лавочку, поднялась, оставив послушное тело принимать солнечные ванны и ловить осенние ветра, к прозрачному куполу. Атриум жил своей жизнью: по хитросплетению лестниц и галерей туда и сюда сновали тиани в розовых халатах — спутники и помощники, но чаще помощницы лекарей; сами лекари, облачённые в зелёные одежды, и пациенты без преобладающих оттенков в костюме. Одни спешили, и полы их халатов гнались вслед за ними; другие останавливались и подолгу беседовали, усаживались на широких скамейках, и сразу видно было, как расслаблялись при этом их лица.
Получасом ранее Паландора побывала в картинной галерее голубого квартала. Поначалу она подолгу останавливалась перед каждым полотном и скульптурой, внимательно вглядывалась, стараясь заметить и запечатлеть в памяти каждую незначительную деталь, рассмотреть что-то новое и неприметное, что обнаружит не каждый. Пробовала угадать настроение художника или ваятеля и тот смысл, что он вложил в своё произведение. Но картин было так много, а залов и коридоров и того больше, что она испугалась, что не успеет осмотреть их все, и заспешила. Любовалась на ходу, едва успевая зафиксировать взглядом, чем именно любуется. Читала имена по касательной, тут же их забывая. А в Виттенгру-на-Отере-и-Ахлау, рассказывал Рэй, под музей искусств выделили целый квартал сообщающихся друг с другом зданий. Там тебе и виктонская живопись в уходящих вдаль анфиладах, и северные мраморные, западные гранитные и всевозможные металлические, деревянные и даже песочные и (в экспозиции зимнего парка) снежные и ледяные скульптуры.