— Смотрите, филин, — обратился к ней Рэдмунд. Паландора вздрогнула и вернулась в лодку, устремила взгляд вслед за его протянутой рукой на мохнатые еловые лапы, среди которых притаился южный эскатонский филин. Он степенно ухнул и, взмахнув тяжёлыми крыльями, спустился вниз, под ель, где, по всей видимости, гнездовался. Паландора неопределённо улыбнулась и отвернулась. Рэдмунд дотронулся до её локтя.
«Любезная Паландора, я нахожу вас чрезмерно молчаливой в эти дни. Впрочем, — добавил он, подумав, — я имел честь убедиться в том, что руками вы можете сказать намного больше, чем словами».
Нет, это какое-то издевательство. На что, хотелось бы ей знать, он намекал?
Киана оглянулась назад, где по тёмно-синей глади воды за ними следовал баркас. На его носу, рядом с основанием бушприта разместились Балти-Оре и Лесли, который как бы невзначай положил ей голову на плечо и играл с кисточкой её длинной косы. Паландора улыбнулась подруге, а та, перехватив её взгляд, приветливо помахала рукой. Она глядела и на остальных, но из низкой лодки их было сложно распознать. У бортов угадывались фигуры, но кто там был кто приходилось угадывать.
Рэдмунд же не оставлял попыток с ней заговорить. Делал неловкие комплименты, шутил. Рассказывал, что завершил распаковку подарков и нашёл среди них кое-что интересное, что непременно покажет ей позже. Она слушала рассеянно и наблюдала за белой бороздой, поднимавшейся из-под пера руля и следовавшей за ними мыльным хвостом. Лесли на баркасе лукаво огляделся по сторонам и, убедившись, что никто на них не смотрит, украдкой прильнул к своей спутнице и наскоро запечатлел на её губах поцелуй. Он не хотел так поспешно от неё отрываться, но рассудил, что лучше не рисковать быть увиденными. Паландора звонко рассмеялась: эта парочка хоть и вызывала у неё лёгкую зависть, но была такой до невозможности милой. Ей нравилось за ними наблюдать. Куда больше, чем слушать своего собеседника.
«Я понял, — вздохнул он наконец, — не буду навязываться. Я ведь наполовину благонравный виктонец, так что сделаю всё в моих силах, чтобы дождаться вечера и тогда уже как следует с вами пообщаться. На вашем языке, — добавил он и подмигнул».
Это выходило за всякие рамки дозволенного. Что бы там ни натворила Рруть вчера, похоже было, что болван не мог заставить себя думать ни о чём другом. И что ей предстояло со всем этим делать? Вновь посылать к нему эту девицу? Это, похоже, имело непредсказуемый обратный эффект. С другой стороны, не самой же Паландоре занимать её (заведомо своё) место; этого он от неё не дождётся. Или лучше сознаться в подмене, пока дело не зашло слишком далеко? Чем больше Паландора думала об этой истории, тем сильнее чувствовала, что она с каждым шагом загоняет себя в западню, и петля на силке вот-вот сожмётся. А если бы ещё сама Рруть вздумала проговориться, это вовсе ничего хорошего не сулило бы.
«Отправлю её ещё раз, но попрошу чрезмерно не усердствовать», — решила Паландора.
— Знаете, — сказал внезапно Рэдмунд, — вы напоминаете мне одну из тех девушек из старинных сказок, которые по ночам меняли свой облик и становились, наконец, самими собой. А днём на публике морочили людям голову, поскольку те отказались принять их истинную суть.
Паландора резко обернулась к нему и взглянула ему прямо в глаза, которые он тут же прикрыл и рассмеялся.
— Ну, хорошо, я был неправ. Примите мои извинения за неудачную шутку, — проговорил он сквозь смех, подумав про себя, однако, что, судя по такому озадаченному выражению её лица, шутка его, несомненно, удалась и стоила того.
Паландоре же, напротив, было не до смеха. Совсем не до смеха. Понимал ли он сам, что своим зубоскальством попал прямо в цель? И что, если, не понимая этого сейчас, он поймёт чуть позднее? Он не был чересчур умён, но и отсутствием интеллекта не страдал.
— И всё-таки я осмелюсь добавить, — сказал Рэдмунд, которого до сих пор не покидало веселье, — то, какая вы вечером, мне нравится гораздо больше. Я был бы весьма не против, если бы вы хоть иногда бывали такой же и днём. Но только со мной. Подумайте об этом.
Закончив, он прикоснулся к подолу её платья, отпустил руль и обнял её за плечи. Паландора затряслась крупной дрожью. «От холода», — подумал он и прижался к ней сильнее. Как бы не так, ведь она дрожала от гнева. Она и так уже с трудом сдерживалась, чтобы не столкнуть его за борт, а сейчас…
А сейчас, ослеплённая яростью, пылающая обидой, она поняла, что именно так и поступит. Хватит с неё издевательств. Хватит людей, которых она в свою жизнь не приглашала. Хватит делать её гердиной на своих условиях — она тоже личность, и личность, пожалуй, почище других. Ведь ей доступно такое, что остальным и не снилось.