— Вам тоже не спится в такую ненастную ночь, киан Рэй? — спросила она, стараясь не рассмеяться.
— Я вообще не склонен быстро засыпать, — искренне посетовал он, — с детства лишён этого блага. Слишком многие мысли избирают этот час для того, чтобы одолевать меня. Но я уже привык. Не обращайте внимания, любезная киана, и спокойной вам ночи.
— Спокойной ночи, — ответила Паландора. — Постарайтесь, всё же, хорошо отдохнуть. Никогда не знаешь, какой нас ждёт завтра день. Лучше быть к нему готовыми.
Назавтра дождь не прекратился, только вошёл в ритм и стучал теперь по крышам не переставая, как заправский барабанщик. В домах, где полыхал камин и дымилась кружка горячего чая, он создавал особую атмосферу и нагнетал уют, но тем, кому предстояло выйти за порог, завидовать не приходилось.
Поутру Паландора рассталась с юным Рэдклом, поблагодарив его за помощь, и наняла крытую коляску, которая, превозмогая непогодье, отвезла её на северо-запад, поднялась, скрипя колесами и поднимая брызги, на вершину холма и остановилась во дворе замка. Паландора велела подбежавшим дворовым расплатиться с возницей и, обходя лужи и высоко поднимая ноги так, чтобы чрезмерно большие сандалии с них не слетели, заспешила в вестибюль, где, — она знала, — на втором этаже, возложив на балюстраду свои мягкие красивые руки, лишь недавно занявшиеся покрываться сеткой морщинок, стояла в ожидании киана Вилла. Сейчас она войдёт, встретится с ней взглядом — и что сочинит? Она раздумывала над этим всю дорогу, зябнув и кутавшись в плед, но так ничего путного и не сообразила. Своевольно отправилась на прогулку и добралась с попутными подводами до самого Астура — но почему? Для чего? Как посмела? Ответов на эти вопросы она не найдёт даже в столовой, когда оденется, наконец, потеплее, спустится к обеду и будет долго невидящим взором буравить тарелки и блюдца, и пить третью чашку чая, не ощущая вкуса и сгорая от стыда. А пока, у балюстрады, киана Вилла посмотрела ей в глаза — ровно, спокойно, без гнева и укора, и так же спокойно сказала: «Вот именно поэтому я не могу допустить, чтобы ты стала гердиной, пока мы не подберём тебе достойную партию».
Глава 8
Рэй, в свою очередь, оседлал коня и понёсся под проливным дождём по направлению к замку Рэдкл. Его рысак, обыкновенно смирный, всхрапнул, попав под дождь, вытянул шею и припустил в сторону дома долгой устойчивой рысью: он не намеревался мокнуть дольше положенного. Так что до замка Рэй домчался относительно скоро. Спешился, сбросил насквозь промокший плащ и, поручив его, а также седельные сумки с ярмарочными покупками слугам, заспешил по каменным ступеням. Поднимаясь к себе, он столкнулся нос к носу с Рэдмундом, который тоже недавно вернулся домой и ещё не успел снять отсыревшую накидку.
«Кого я вижу, — стиснув зубы проворчал старший брат. — Ну что, ума тебе хватило? Хватило даже куражу? Пост захватил мой, узурпатор, теперь я, значит, ухожу?!»
Ему хотелось всего лишь подразнить Рэя корявыми рифмами и намекнуть на то, что он имел честь ознакомиться с его так называемым «сонетом», но упоминание о потере статуса наследника вновь начало выводить его из себя. Распалившись, он схватил Рэя за грудки, и от его взгляда не ускользнуло, как тот побледнел. В конце коридора послышался топот каблуков.
— Явились вы оба! Замечательно. И где, позвольте поинтересоваться, вас три дня носило?
Феруиз не требовался ответ на этот вопрос. Её братьям предстояли большие перемены в жизни, и каждому требовалось время, чтобы это осмыслить, по-своему. А посему в их трёхдневном отсутствии не было ничего необычного, и Феруиз лишь слегка раздражало, что всё это время она провела здесь, занимаясь, по сути, их обязанностями, а также уверяя отца, что ребята совладают с собой и не наделают глупостей. Хотелось бы ей самой в это верить. Рэдмунд обмяк под её взглядом, отпустил брата, коротко бросил: «Я к себе. Встретимся за обедом».
И удалился, оставив их за спиной. Прошествовал в свою комнату, сбросил сырую одежду, бухнулся на кровать, чуть не задев головой спинку. Всё тело болело, ныли руки и ноги, вдобавок саднило предплечье. Он оголил его и подошёл к зеркалу. Его взору открылась чернильная картина: клинок, охваченный огнём и венчанный резной короной. Кое-где виднелись остаточные кровоподтёки и гематомы. Мастера в Рэди-Калусе были первоклассные: бондари, каменщики, стеклодувы, кузнецы. Скорняжники-сакшоисты. И солдаты здесь славные были, все, как на подбор, молодцы-храбрецы. Но татуировщики среди них, прямо так скажем, неважные. А уж после бутылки вина — и подавно. Хоть этот парень и бил себя в грудь (расписанную шипами и орлиными перьями) кулаком, и кричал, мол, талант не пропьёшь — а, гляди-ка, набил синяков. Сама татуировка, правда, была не так уж плоха: края ровные, рисунок чёткий. Увидит отец — ух, задаст трёпку, вестимо. Впрочем, это уже не его проблемы. Он теперь не наследник, и может творить всё, что заблагорассудится.