— Давайте возьмём пару дней отдыха, — предложила она. — Как-никак, последняя неделя лета наступила. Пока стоит хорошая погода, вы покажете мне ваши любимые края. Мы съездим в лес или на реку. Или, не выбирая, и туда, и туда.
И тут уже, в свою очередь, из уважения к ней Рэй не стал возражать.
— А пока что вы, наконец, покажете мне замок, — предложила Паландора, выходя из столовой. — И вашу живопись, разумеется. Я ведь ехала сюда только ради ваших картин! Выбирайте, с чего мы начнём: живопись или замок?
Рэй замялся.
— Значит, картины, — выбрала она за него. — Ведите, Рэй.
— Они находятся в моей комнате… — неуверенно начал он.
— В этом заключается какая-то проблема?
Рэй отрывисто покачал головой.
— Нет. Как скажете, Паландора, пойдёмте.
Они поднялись на второй этаж и замялись у западного коридора, после чего Рэй вдруг хлопнул себя по лбу.
— Ах, да. Нужно подняться ещё выше.
В жизни Рэя с того памятного дня, как его объявили наследником, произошёл ряд значимых изменений. Его поселили в другую, более просторную комнату, располагавшуюся в северной башне замка. Этим как бы подчёркивали, что он раз и навсегда покинул детскую. В своей прежней комнатке он обитал с малых лет, поначалу делил её с Рэдмундом, но, когда брат подрос, тому предоставили отдельные покои. Теперь черёд сменить комнату настиг и Рэя. Он, отдуваясь, в одиночку поднял по высоким каменным ступеням свой мольберт и ящик с красками, не доверив никому столь ценный груз. Вслед за ним слуги внесли увесистый письменный стол, с которым он ни за что не пожелал расстаться, и пару сундуков с личными вещами. Комод, трюмо и тяжёлая дубовая кровать здесь были уже чуть ли не со дня закладки башни, что избавило всех от их изнурительной транспортировки. Тем не менее, кое-какую мебель пришлось переставить местами.
К вечеру комната полностью приобрела обжитой вид. Рэй установил мольберт напротив широких, но низких башенных окон в форме полукруга и в качестве дебюта принялся наносить на холст мазки, повторяя открывшийся перед ним пейзаж. День клонился к закату, нынче какому-то кроваво-бордовому и размытому от дождя, для воспроизведения которого пришлось особо тщательно смешивать краски. Это был единственный момент в творчестве, когда приходилось задействовать умственный потенциал и фантазию, в остальном же копирование пейзажа было дело простым, осуществлялось машинально и позволяло поразмыслить о вещах совершенно отвлечённых. Благодаря этим самым отвлечённым вещам, тем не менее, он так и не закончил картину. Назавтра его вызвал отец и им пришлось провести целый день вместе, занимаясь административными делами — таким образом Рэй проходил ускоренный курс подготовки юных и бестолковых гердов, как выразился его брат, подслушивавший за дверями отцовского кабинета, прежде чем войти и небрежно бросить киану Тоуру, что он с товарищами уезжает на водопады и вернётся только завтра днём. Тот хотел было добавить, чтобы назавтра Рэдмунд возвратился в замок непременно до обеда, но прервался на полуслове и, поморщившись, махнул рукой, словно это разом перестало иметь значение.
А потом наступил ценденор и, несмотря на этот выходной день недели, Рэй до самого обеда изучал приходно-расходные книги региона и всё больше запутывался в бесконечных цифрах и наименованиях. Тем не менее, он очень старался, и отец отметил, что юноша делал успехи.
«По крайней мере, он не дерзит и не отпускает нарочито остроумных комментариев по каждому пункту, в отличие от своего братца», — подумал тот. Остроумных, разумеется, лишь с точки зрения самого Рэдмунда.
А после обеда, к которому, как ни странно, старший брат в самом деле объявился, как и обещал, семейство Рэдкл оседлало коней и выехало в Пэрферитунус, отмечать юбилей кианы Виллы. В непогоду ехать решили неспешно, остановились на ночь в Астуре и продолжили путь с тем расчётом, чтобы прибыть в замок Пэрфе аккурат после полудня.
Неделю спустя Рэй вернулся в Рэди-Калус с Паландорой и втайне провёл всю прошлую ночь в кабинете: дополнял смету, вникал в инженерные особенности постройки мельниц. Там же и задремал на жёстком диванчике у окна.
Так что за все эти дни у него не нашлось времени вернуться к своему мольберту. Теперь он стоял напротив него и глазел на холст, как будто видел его впервые и сам удивлялся, кто это мог притащить в его новую спальню такую мазню?
Ему было чему удивляться. Прямо посреди закатного пейзажа красовалась чёрная рожа с острыми рогами, длинными усами и клочковатой бородой, лихо подмигивающая и ухмыляющаяся во все свои два клыка.