Во всяком случае, Паландоре он не доставлял хлопот. Куда больше в последнее время её тревожила Рруть, которая вела себя очень странно. Весь лиатор ей нездоровилось, но она стойко делала вид, что всё в порядке. А к лету и вовсе стала рассеянной и беспокойной. Пополнела, похорошела, но осунулась при этом лицом. Видно было, что её что-то гложет — сильно притом и давно.
Наконец Паландоре опостылели её отговорки, и она решила досконально во всём разобраться. Заперла девушку в комнате и велела говорить с ней открыто. Ведь у них никогда не было друг от друга секретов.
Бедняжка призналась, что ей до сих пор было жаль молодого киана, утопшего в озере. Ну это, пожалуй, не новость: она и раньше жалела его. Даже спустилась к нему в Залу предков, когда ездила по какому-то пустячному поручению в замок Рэдкл. Испросила на то позволения, а потом разболтала деревенским девчатам: тем любопытно было послушать, каковы они, эти господские залы. Чай побогаче их полутёмных каморок, где веточка ели у входа, а на третьей неделе зимы зажигают лампадки и курится ладан.
«А ещё что не так? — спросила Паландора. — Ты ведь знаешь, что можешь сказать мне всё».
Это была правда. Рруть в детстве была хоть и расторопной, но довольно неуклюжей. Сколько раз Паландора заступалась за неё, когда той доводилось разбить стакан или вазу, или рассыпать крупу. Как-то раз она умудрилась пролить чернила на выходное платье кианы Виллы, а потом чуть не прожгла в нём дыру, пытаясь свести пятно растворителем. С тех пор Вилла строго-настрого приказала девочке держаться подальше от её покоев. Хотела её наказать, но Паландора вмешалась. В итоге наказали обеих, но это было куда веселей: ведь вдвоём не так обидно.
Служанка опустила глаза, избегая смотреть на госпожу. Нервно сглотнула, тронула край косынки. Дело было явно серьёзнее опаленных штор или сломанной этажерки. Или даже золотого кольца, обронённого в ручей.
Рруть ожидала ребёнка.
Услышав об этом, Паландора схватилась за голову: сначала чисто фигурально, поскольку ей требовалось успокоить хлюпающую носом девушку, размазывающую слёзы по раскрасневшемуся лицу. А потом, когда её удалось привести в чувство и отослать, обещав что-нибудь придумать, уже вполне буквально.
Всё-таки её безумный план вышел ей боком. И как! К осени в этом смогут убедиться все. Даже ещё раньше, ведь скоро станет наглядно видно, что служанка нынче в положении. Возможно, киана Вилла уже что-нибудь заподозрила: пусть острота её зрения с годами притупилась, да, к тому же, её никогда не занимала личная жизнь её слуг, но едва ли от неё укрылось, с каким хмурым лицом ходит в последнее время эта девчонка. Как быстро выбивается из сил и какой у неё открылся небывалый аппетит.
За ужином Паландора присматривалась к своей попечительнице. Та оживлённо беседовала с Эйдле и расхваливала достоинства виктонской каллиграфии супротив эскатонской. Серый кот находил её слишком вычурной и положительно дамской — но зато более сложной для фальсификации. Ни одного, ни другую, казалось, не занимали перемены в облике и настроении Рруть.
Паландора украдкой поглядывала и на служанку — кроткую девушку, которой так и не суждено было расцвести, пребывая в тени своей молодой хозяйки. В деревне или в городе, на фабрике Рруть считалась бы красавицей, но её скромная и милая красота меркла в сравнении с точёными статями и кукольным личиком Паландоры. Девушки были ровесницами и обе — сироты, так что у них было много общего. И если о судьбе родителей Паландоры было известно не так много, то мать и отец маленькой Рруть оказались глубоко набожными людьми, чья бескрайняя любовь к божественному Создателю превосходила любые другие чувства. Возможно, в какой-то момент жизни они узрели искру Творца друг в друге, что способствовало их сближению и появлению на свет результату этого сближения, но оба в конечном итоге посчитали это ошибкой. Наличие в их жизни ребёнка вмешивалось в намерение отдавать всего себя Творцу без остатка и только заставляло их страдать. Позднее они уехали в Беллию, чтобы принять сан радикальных катен.
Катенами в Эс'Карл-Тони, да и вообще на западе Велии, поскольку слово это было древнее и сохранилось во многих западных языках, претерпев лишь незначительные изменения, называли людей, посвятивших себя служению божественному Источнику. Радикальными — тех, кто служил ему особенно яро, не имел ни семьи, ни рода деятельности. Ни мирских интересов, ни страстей. Отринувших земное ради небес и призывавших других поступать так же. Хотя имо в массе своей не могли взять в толк, какова от этого польза непосредственно Творцу и почему Ему следовало служить. Ты живёшь, и живёшь хорошо, честно трудишься, уважаешь других, воспитываешь детей, — всё это само по себе уже служение. И себе, и окружающим, и той силе, что призвала тебя в этот мир. «Но нет, — говорили такие катены, — надо чтить Его и восхвалять, и всё надо делать во имя Его». «Делайте, — добродушно соглашались остальные, — воля ваша. Только нас в свои дела не впутывайте». Из этих настроений и было основано к юго-западу от Вик-Тони такое государство, как Беллиа. Справа ему соседями были просвещённые виктонцы, на северной границе — прагматичные вардистонцы, а с юга и запада этот край омывал океан. Земли там были в меру плодородные, сверх меры живописные (только в таких краях и воспылаешь чувствами к Творцу!) и предусмотрительно небогатые сколь-нибудь значимыми ресурсами — иначе бы никто так просто их не пожертвовал на откуп богострастному фанатизму. Так что экспортировать, кроме чистой веры, беллтонцам было нечего, но хватало с них и того.
Считалось, что рано или поздно всякий уважающий себя человек должен хотя бы раз в жизни побывать в Беллии — совершить паломничество, прикоснуться к прекрасному, узнать чуть больше о божественном Создателе из уст его верных приспешников. Столетия спустя можно будет смело сказать, что отрасль туризма с большим успехом кормила этот оплот слова божьего на протяжении веков — и продолжала это делать. Недостатка в населении эти земли также не испытывали: далеко не все катены стремились стать родителями (и история появления на свет Рруть тому подтверждение), но в Велии всегда находились люди, узревшие в красоте окружающего мира божественный замысел и возжелавшие приобщиться к этому замыслу с особым рвением. А Беллиа была удобна тем, что здесь как ни в чём другом разбирались в «тонких материях». Здесь не существовало канонов: каждый видел Творца по-своему и имел на это полное право. Бог был многогранен: Отец, она же Мать, и оно же Дитя. Ты мог быть хоть нарустонцем с далёкого востока, где текут полноводные реки, где раскинулись бескрайние просторы и белеют берёзы; хоть смуглоликим асшамарцем, возлюбленным дитём пустыни, скрывающим свой лик под гутрой, избегая прямых губительных лучей палящего аль'орна. Ты даже мог быть исхудалым беженцем из деспотического Нарагда или свирепым кхисом, грозой северных джунглей — что, правда, маловероятно, поскольку и те, и другие существовали в своей парадигме и не стремились выходить за её рамки. Но всё равно: в Беллии вас приняли бы и таких, если сердце ваше горит огнём служения Творцу.
Приняли и эту пару выходцев с Ак'Либуса, да так, что больше они никогда не возвращались, а их дочь, едва научившуюся ходить, взяла к себе на воспитание сестра её фанатичной матери, она же по совместительству кухарка замка Пэрфе. Так и получилось, что в замке почти одновременно появились две девочки-ровесницы, которым суждено было бы стать близкими подругами, если бы не разница в их социальном положении, о котором к тому же так пеклась киана Вилла. И обе выросли бок о бок, и одна, хоть и затмила другую, но не могла не признать, что прелестная Рруть не во многом ей уступала. Девушки были похожи внешне — одного роста, темноволосые, субтильные. Именно это обстоятельство и навело тогда Паландору на мысль просить служанку её подменить. И вот вам результат. Как она об этом раньше не подумала?! Хотя, в деревне утверждали, что с первого раза далеко не каждая пара достигает таких успехов. Некоторые рассказывали, что они жили с мужем год, два и даже больше, прежде чем смогли, наконец, порадовать родных долгожданными внуками. Велись в Пэрфе-Кур и другие разговоры — о легкомыслии молодых, мимолётная шалость которых оборачивалась далеко идущими последствиями. Но до ушей Паландоры они не доходили ввиду деликатности этих тем.