После обеда Рэй вызвался сыграть гостье на хрустальной гармонике. Он исполнил свою мечту и освоил этот инструмент. Как человеку, уже знакомому с нотами и владеющему игрой на флейте, ему это оказалось несложно. Он показал Паландоре устройство гармоники, напоминавшей, скорее, прялку, скрещённую с письменным столом и обзаведшуюся донельзя крупным веретеном, на которое вместо шерстяной нити для чего-то нанизали стеклянные миски, каждая мал мала меньше, а само его опустили в углубление с жидкостью.
«Ох уж эти виктонцы…» — подумала Паландора, но не успела завершить мысль, застигнутая врасплох звуками, которые раздались в гостиной. Поначалу ей показалось, что она услышала смех Паланики — такой звонкий, задорный и непосредственный, и она уж подумала, не решила ли тиани навестить её за границей? И не сразу поняла, что обозналась. Рэй сидел за инструментом, касался пальцами голубоватого стекла, и в ответ на его прикосновения воздух наполнялся такими чистейшими и тончайшими нотами, каких девушке ещё слышать не доводилось — во всяком случае, в повседневной жизни. Но, поскольку Паландора была, ко всему прочему, ещё и ведьмой, она знала и другую сторону мира, слышала голоса тиани и музыку капели, которую умела создавать сама, манипулируя водой и заставляя её принимать всевозможные причудливые формы. Она давно уже не играла с водой, хотя мраморная ванна в доме Фэй и вызвала у неё такой соблазн. Теперь, слушая звуки гармоники, девушка по-настоящему поняла, как сильно ей этого не хватало.
А вечером они в безлошадной коляске направились на Королевскую площадь. Отовсюду громыхали звуки оркестра и раздавались крики «Ура!», «Слава Виктоннии!» «Да здравствует королева!». Признаться, мало кто уже помнил, тем паче молодёжь, какова была эта тридцатилетняя война и как именно они победили; ещё меньшее количество народу это, в принципе, волновало. Довлел патриотизм и сила виктонского самосознания: они и заставляли кричать эти лозунги.
Генеральская трибуна была щедро украшена цветами и флагами, и полна военных в начищенных мундирах. Их пуговицы сверкали на вечернем солнце, как огоньки светлячков. На площади перед ними уже шло построение и шагали отряды в полном боевом облачении. На подходе была и конница.
«Ради такого мероприятия лошадей пропустили в город, — пояснил Рэй, когда они заняли места на высокой трибуне среди городской знати. — Вообще, проезд гужевого транспорта здесь строго ограничен. Его нанимают для перевозки тяжёлых грузов в места, где ещё не проложены рельсы, а также для свадеб или похорон. Да вот, пожалуй, и всё».
О свадьбах и похоронах Паландора и слышать от него не желала, но сам Рэй, похоже, не заметил, как его слова заставили её погрузиться в воспоминания о прошлой зиме. Он продолжал переводить речь маршала, который командовал парадом при помощи большого медного рупора. Его приказы тут же разносились по рядам, дублировались офицерами для каждого батальона и приводились в исполнение.
— С каких это пор вы заинтересовались военным делом? — осведомилась гостья, памятуя, как Рэй путался в чинах эскатонских легионов.
— Структура виктонских армейских подразделений не такая сложная, — пояснил он, — интуитивно понятная и оттого легче усваиваемая.
Паландора обратилась с просьбой к Создателю уберечь её от перечисления всех этих эскадронов, батальонов и полков. Неизвестно, услышал ли её Творец, но Рэй всё явно прочитал по лицу и умолк. На площадь подоспела артиллерия, вновь грянул военный оркестр, а над глубоководной Отере, где красовался уже виденный ею линейный корабль, распустились звёздчатые гвоздики и пионы, зашуршали искрами по небосводу. На площади царил такой шум, что хлопки салюта с реки были почти не слышны. И полностью потонули в рёве толпы, когда на восточный балкон королевского дворца Виттенгру вышла статная женщина в пышном карминовом платье и длинной мантии. Её платиновые локоны ниспадали на горжетку, украшенную серебряными нитями, а серые глаза лукаво глядели из-под чёрной шляпки с вуалью. Женщина взмахнула чёрной кружевной перчаткой, и все, кто был на плацу, склонились в почтительном поклоне. Склонилась и Паландора, подняв глаза и продолжая разглядывать виктонскую королеву. Она была не такой мощной комплекции, как королева Аннеретт, которая прослыла искусной воительницей, но не утратила при этом женственности. Вивьенн оказалась ниже ростом, более субтильная, но столь же величественная и элегантная. То ли её визажисты были настоящие искусники, то ли её царственный взгляд, в самом деле, обладал магнетизмом, но даже с такого расстояния и под полупрозрачной вуалью были хорошо видны её глаза, глядевшие на каждого с любопытством и озорством.
«Сероглазая королева, — подумала киана. — Что на это сказал бы императорский двор Алазара?»
В Эс'Карл-Тони к людям с серыми глазами относились настороженно. Считалось, что они — прямые потомки колдунов. По счастью, за ними не вели наблюдения, как за дочерями Кассары, и не доводили ситуацию до абсурда, но над ними частенько насмехались дети, да и взрослые не доверяли. «Серый глаз — дурной глаз», — говорили. Такие люди, мол, вечно что-то скрывают. А в Виктоннии, похоже, подобными предрассудками не страдали. Впрочем, как бы они посмели, при такой правительнице?
Королева произнесла речь, такую замысловатую и пестрящую сложными оборотами, что Рэй не решился её перевести: его неуклюжий перевод, как он опасался, померкнет в сравнении с оригиналом, что можно будет расценить как проявление неуважения. Виктонцы издавна прослыли искусными ораторами, так что Паландора поверила ему на слово. Ей нравилось слушать голос королевы Вивьенн, — разносившийся благодаря тщательно продуманной акустике балкона во все концы площади, — и воображать, что она понимает, о чём идёт речь. А ещё ей хотелось бы оказаться, хотя бы раз в жизни, самой на таком же балконе, украшенном вымпелами и розетками, и обратиться с не менее красочной и содержательной речью к своему народу, который будет внимать каждому слову. Будет её боготворить — как, очевидно, боготворили Вивьенн. Когда она закончила говорить, плац взорвался аплодисментами, громыхавшими в пять раз громче и звучнее фейерверка. Так, что Паландора почувствовала, что ещё немного, и она потеряет слух.
— Кто это справа от королевы? — спросила она у Рэя, не вполне уверенная, что тот её слышит, поскольку она и сама едва слышала себя. — Её муж?
Киана указала на господина в чёрном камзоле, расшитом серебряными вензелями.
— Вовсе нет, — ответил Рэй, — это сын адмирала.
Сам адмирал командовал Неустрашимой Викторией и находился сейчас на борту. Паландора закономерно поинтересовалась, отчего сын не сопровождал его на корабле.
— Согласно личному распоряжению её высочества, — пояснил Рэй и одарил девушку двусмысленным взглядом. Паландора пожурила себя за недогадливость: стоило сразу понять, что это её фаворит.
— А это кто? — спросила она, указав на другого господина, стоявшего у самого края балкона и облачённого в чёрные одежды. Державшегося прямо и с достоинством, но довольно скромно одетого, на вкус гердины, и, судя по всему, титулом не выше эсмона. Оттого её и заинтриговало, что мог делать такой человек в личной свите монарха. На этот вопрос Рэй ответа не знал и, честно говоря, не слишком горел желанием узнать. На мгновение она встретилась взглядом с этим человеком, и от вида его тёмных, почти чёрных проницательных глаз у кианы ёкнуло сердце и зашумело в ушах. Не так, как шумело уже давно, благодаря какафоническому буйству, царившему на площади, но по-особому, сродни утреннему прибою, дикому и звучному. Что-то настойчиво ей говорило, что рано или поздно она получит ответ на свой вопрос и узнает этого человека поближе. Возможно, ещё очень нескоро, но это неизбежно.
Господин отвернулся и небрежно провёл рукой по тщательно уложенным чёрным волосам. Ответил на реплику стоявшей по соседству с ним дамы и, кажется, ему удалось её рассмешить.
Пока длился смотр войск, Паландора наблюдала за действием, как за развернувшимся перед ней театральным представлением. В какой-то момент она подумала об эскатонских войсках, отправившихся в Асшамар и Куртъюрт. Они с кианой Виллой тоже снарядили отряд в гарнизоны Рэди-Калуса. Как там сейчас, интересно, на передовой? Жаркие бои или затишье? Ей пришло в голову отправиться туда — прямо сейчас, вне тела. Да нет, лишняя блажь: путь слишком далёк, да и линия фронта — неподходящее место для кианы.