Она ездила в звонком трамвае и каталась на лодке по разливной широкой Отере. Посетила водопады Ахлау. Пробовала миндальное мороженое и лимонный лёд с горькой кислинкой. Ходила с Рэем в Галерею изящных искусств: тогда она вспомнила, как злорадствовала в Эрнерборе, что он-то, в отличие от неё, не сможет здесь побывать. Но вышло совсем по-другому — и, пожалуй, к лучшему. Рэй восторгался классической школой живописи, сыпал именами и названиями течений; Паландора одним глазом всматривалась в полотна, другим — внутрь себя, поддерживая иллюзию. Тогда это было ещё не так сложно, кроме того, не возбранялось на время прерваться, отвернувшись к стене. Сейчас она бы не стала так рисковать.
А несколько дней спустя она поднялась с кианой Фэй и её знакомыми из Академии наук на астрономическую башню академии. Вспомнила, как в Йэллубане за день до своей свадьбы Балти-Оре показала ей город с высоты башни замка Бэй. И если тогда у Паландоры возникло ощущение, что она взлетела к самым облакам, то сейчас она однозначно пробила стратосферу. И даже с этой неземной высоты город предстал перед ней без конца и края. Только с южной стороны краем ему служил океан; в любом другом направлении — куда ни взгляни — тянулись продолговатые кубики домов и ниточки проспектов. И кобальтовые ленты двух рек. Одна уходила на северо-запад, другая — на северо-восток. Обе на краткий миг переплетались, формируя остров — пятый округ Виттенгру — и разбегались вновь, чтобы слиться с морем каждой по-своему: Отере — ровно и гладко, всем своим естеством; Ахлау — растекшись венами дельты. Сверху она напоминала голую весеннюю ветвь, покрывшуюся первыми почками. Самые красивые и фешенебельные жилые районы Виттенгру располагались именно в дельте Ахлау. Отчасти они напоминали синий квартал Эрнербора: точно так же изобиловали каналами и навесными мостами. Там змейкой вилась особая трамвайная линия: обзорная. Трамваи по ней ходили зелёно-голубые, двухэтажные, с открытой верхней площадкой. Кузнечиками скакали между каналами. А пахло, как ни странно, в этих краях не застоявшейся водой, а незабудками.
В том месте, где дельта начинала ветвиться, был построен планетарий. Несмотря на то, что учёные Академии уверяли Паландору, что искусственное звёздное небо является жалкой пародией на то, что можно наблюдать в их обсерватории (особенно в последние недели лета, когда звёзды особенно ярки!), она пожелала его посетить. Отчасти он напоминал один из флигелей академии: из того же камня, той же многогранной формы, с таким же шаровидным куполом. Изнутри этот купол своим видом вовсе оставил её без слов. Он в точности повторял небосвод и изобиловал многочисленными созвездиями, которые были выполнены в художественной манере: каждому созвездию соответствовало изображение, которое напоминало его и дало ему имя. Паландора, которая не знала до этого дня никаких созвездий, кроме Факела, Дома и Кувшина (первые два были знакомы каждому ребёнку, а третье ей очень понравилось, и она его запомнила), теперь с восторгом заполняла этот пробел в кругозоре. Здесь же она впервые познакомилась с эклиптическими созвездиями, в каждом из которых можно было в течение года наблюдать движение Аль'Орна. Киане рассказали, что в Асшамаре эти созвездия имеют большое значение, и каждому человеку покровительствует одно из них в зависимости от дня его рождения. Взять хоть Паландору: она родилась в двенадцатый галвэйдегор паланора — когда аль'орн находится в созвездии Лисицы. Люди, рождённые под знаком Лисицы, хитры и находчивы. Они осторожны и грациозны, и не торопятся блеснуть своими выдающимися качествами, приберегая их до лучших времён. Сама королева Вивьенн и визирь шадрыма Дульзангая, к примеру, тоже лисицы — уж не визирь ли подстрекал владыку к тому, чтобы рваться к Южному океану?
Впрочем, виктонцы не были настроены обсуждать политику и конфликт между Алазаром и Асшамаром. Паландоре вообще повезло, что они заговорили с ней о восточном мировоззрении. С эскатонцами поди потолкуй об Асшамаре, не скатываясь в политические распри и не переходя к прямым оскорблениям. Больная тема, что ни говори.
При планетарии были открыты публичные бани с бассейном: по легенде, королева Виндрия, прабабушка нынешней правительницы, не слишком жаловала точные науки — несмотря на то, что Виктонниа уже приобрела мировую славу колыбели наук и искусств. Она была капризной и избалованной дамой, и предпочитала роскошь и развлечения. И ни за что бы не стала спонсировать постройку какого-то там планетария. Зато на сооружение бань казна охотно выделила средства. Так, добившись финансирования, застройщик превзошёл себя и отстроил комплекс в тематике звёздного неба. Выложил его редкой в те годы и смелой по дизайну чёрной мозаикой фирмы Лэк (с тех пор эта фирма полностью оправдала своё название, поскольку «лэк» на виктонском означает «чёрный»). Разбил зал с большим круглым жёлтым бассейном в центре и девятью маленькими «лягушатниками» — каждым своего цвета и на своей орбите. А парны́е — те вообще отдельное произведение искусства! Шаровидной формы, с каменкой в центре и полукруглыми гнутыми лавками вдоль стен. А сами стены воспроизводили звёздную карту со всеми подробностями, и когда посетители поддавали пар, им казалось, что вот они уже летят сквозь туманности и космическую мглу к далёким планетам.
Её высочеству такие новаторские штучки не вполне пришлись по вкусу, но народ оказался от них без ума, и в банях от клиентов не было отбою. Коммерческий проект вышел крайне выгодным, и владельцы бассейна сумели накопить достаточную сумму, чтобы их дети и внуки отстроили, наконец, долгожданный планетарий. И как раз вовремя: за прошедшие годы астрономы совершили массу новых открытий, да и технический прогресс не стоял на месте. Что не могло быть в любом случае осуществлено более полувека назад, теперь оказалось детской игрой.
В технические инновации планетария, такие как вращающиеся модели планет, имитацию солнечных и лунных затмений и панораму Селины, Паландора вникать не стала: она хоть и не подражала королеве Виндрии, но в точных науках, всё-таки, разбиралась слабо. А вот бани ей очень понравились. Даже слишком. Она провела там без малого два с половиной часа и не хотела уходить, несмотря на то, что её провожатые настаивали, что злоупотребление горячим паром может негативно сказаться на развитии плода. Рруть, к примеру, благоразумно удалилась после первого часа. Правильно, ей следовало позаботиться о реальном малыше, а не о том, чтобы поддерживать иллюзию, что давалось киане куда легче в своей стихии. Паландоре требовалась вода. Много воды.
На последней неделе лета киана Фэй предложила невестке показаться её домашнему лекарю. Она давно уже держала эту мысль в голове, но не хотела навязываться и вмешиваться не в своё дело. Тем не менее, она пришла к выводу, что речь велась, в том числе, и о её внуке, чья мать теперь оказалась на пороге тридцать второй недели беременности, и лучше всего было убедиться, что их здоровью ничто не угрожало.
Как бы Паландора отказалась от осмотра? Пришлось дать добро, но попросить осмотреть для начала Рруть. В её присутствии.
«Замечательно, — с горькой иронией вздыхала киана, наблюдая за тем, как тактичный и аккуратный седобородый господин в зелёном халате склонился над девушкой, чей объёмный живот напоминал вращающиеся сферы в экспозиции планетария, — я вынуждена притворяться заботливой госпожой, а на деле наблюдаю за процедурой, чтобы в точности уразуметь свои дальнейшие действия… Как низко я ещё могу пасть?»
«Никак не ниже дна Первого озера, схватив за запястья своего благоверного», — отвечала ей совесть.
Но увиденное заставило её осознать, что одной имитацией округлостей тела она на сей раз не отделается. Что ей требуется нечто большее, имитация жизни… Причём без аномалий развития и отклонений. Из них двоих медик был он — но никак не она.
Зато Паландора была элементалистом.
Она очень мало знала о магии воды, всё больше интуитивно. И замечала, что её сила не ограничивается манипуляцией со стихией. Что она позволяет создавать иллюзии, с каждым разом всё более стойкие и прочные, позволяет другим видеть то, чего нет, и принимать это за чистую монету.