— Я распоряжусь, чтобы вам принесли горячей воды, — глухо ответил Рэй.
— Премного вас благодарю, но предупреждаю: не вздумайте исчезнуть! Я себе не прощу, если вы останетесь внизу или, хуже, уедете восвояси — да и вам тоже не прощу!
Вновь придя в благостное расположение духа, Паландора оглядела себя в зеркало и не сдержала смех. Она представляла жалостливое зрелище: неравномерно высохшие волосы спутались и налипли на лоб, плащ повис на ней мешком, а босые ноги были покрыты грязью и пылью. Хороша киана! Рэй уже вышел из комнаты, так что она сняла плащ и оглядела ночную сорочку. Её явно предстояло отдать в стирку, и далеко не факт, что это её бы спасло. Паландора покраснела от стыда, подумав о том, каким пугалом она, должно быть, казалась окружающим, но, тем не менее, это было очень смешно.
В дверь постучали; вошли две горничные с вёдрами горячей воды, полотенцами и куском душистого мыла. Пока они готовили ванну, Паландора попросила их подать ей на ужин грибной суп с ржаным хлебом. Едва женщины скрылись за дверью, как она разделась и с наслаждением опустилась в горячую воду. Наконец-то девушка оказалась в своей стихии и сразу почувствовала, как силы к ней возвращаются. Ещё немного — и она бы с лёгкостью могла вернуться в замок Пэрфе и притвориться, что никуда не исчезала. Но как тогда объяснить Рэю своё отсутствие? «Хочешь не хочешь, — заключила она, — а придётся провести здесь ночь». Утром она возьмёт на станции лошадей, возвратится домой и будет молить небеса, чтобы киана Вилла не слишком на неё гневалась.
Раздался стук в дверь и на пороге вновь показалась горничная.
— Господин просил передать вам это, — сказала она, опустив на туалетный столик небольшой свёрток, и скрылась.
Паландоре стало любопытно, что же это такое, и потому, а также чтобы не испытывать терпение своего невольного соседа, она поторопилась с купанием, хотя с удовольствием провела бы в тёплой воде ещё по меньшей мере полчаса. Обернувшись большим льняным полотенцем, она развернула свёрток, где обнаружилось длинное синее платье с лифом, расшитым узорчатой нитью цвета морской волны. Заинтригованная, девушка тут же его примерила. Платье оказалось чересчур длинным и большеватым, но было куда лучше её сорочки и ветхого плаща. В отдельном свёртке к нему прилагались сандалии с узором из сине-зелёного стекляруса, которые также оказались велики. Тем не менее Паландора обулась в них с удовольствием и изящно обмотала полотенцем свои роскошные длинные волосы. В таком виде она показалась в комнате, где на треугольном столе её уже дожидался суп, а в кресле — старый новый знакомый, который при виде девушки поднялся и рассыпался в извинениях. Платье и сандалии, как выяснилось, он приобрёл на ярмарке, в подарок старшей сестре, которая была выше Паландоры на голову и, в целом, крупнее. Но, увидев, в каком затруднении пребывала его спутница, он допустил небольшую своевольность и решил, что платье пригодится ей сейчас намного больше.
— Хотя, вы знаете, — добавил он, окинув Паландору взглядом ценителя искусства, — эти цвета подходят вам идеально! И я ещё считал себя художником, поэтом! Феруиз в синем платье выглядела бы далеко не так эффектно, пусть даже оно пришлось бы ей впору.
Паландора всплеснула руками в мнимом испуге.
— Так что же, теперь мы оставим вашу сестру без подарка?
— Я бы так не сказал, — возразил Рэй. — Честно говоря, она куда больше обрадуется корице и красному перцу. Она очень любит острые приправы, а к моде, напротив, равнодушна. Сам не знаю, отчего мне в голову пришло преподнести ей это платье, но вижу теперь, что мною руководило провидение.
— Очень похоже на то, — согласилась Паландора и принялась за суп. По мере того, как она утоляла голод, её настроение улучшалось, и даже мысль о том, какое новое наказание могло ожидать её дома, не сумела бы сейчас его испортить. Приглушённый шум голосов в нижней зале постепенно утихал, постояльцы расходились по комнатам и терем погружался в сон. Пора было и им устраиваться на ночлег.
— Я расположусь на диване, — сказал Рэй, когда горничные унесли пустые тарелки, и тут же, взяв шерстяной плед, в который ранее куталась Паландора, снял сапоги и вытянулся на сидении, укрывшись чуть не с головой и деликатно повернувшись лицом к стене.
Паландора как могла тщательно вытерла голову и, не дожидаясь, пока волосы окончательно просохнут, не раздеваясь, юркнула в кровать. Хрустящие простыни пахли свежестью и тёплым сеном, голова свежела на ветру. «А что, если мне попробовать высушить её силой мысли?» — вдруг подумала она и сосредоточилась. Убрать воду, испарить её с каждого волоска — вроде не так уж и сложно. Она в подробностях, но наскоро представила себе, как та испаряется, обращается лёгким облачком и исчезает, а когда минутой позже из любопытства поднесла руку к волосам, те оказались идеально сухими.
«И как я раньше не догадалась?» — с сожалением подумала она. Сколько времени могла бы сэкономить за все эти годы, сколько часов, проведённых в ожидании. Но что же, она только начинала осваивать доступные ей силы. Поднялась над постелью, выглянула в окно, выходившее на город. «Город» для Астура — это, конечно, громкое слово: два кола, три двора, почта да конюшня. И те едва угадывались в бледном свете селины: ночное освещение здесь было не в ходу. «А, будь что будет», — и Паландора проворно выскользнула сквозь раму и облетела каждый из спящих домов, поднялась высоко-высоко, — будто к самой луне, — и ухнула вниз водопадом, рассыпалась брызгами дождя вместе с непогодой и собралась воедино. Её синее платье развевалось на ветру, непокорные волосы разметались по плечам, она безнадёжно промокла, но миг — и вот она уже высохла, будто не бывала под дождём. Вернулась обратно в комнату, забралась под одеяло и вновь, оставив тело на перине и подушках, взмыла к потолку. Подумала: не слетать ли ей в замок Пэрфе, но решила так не рисковать, ведь путь был неблизкий, а время позднее. Кроме того, если она увидит, как её разыскивают, как переживает киана Вилла, того и гляди, ей станет не по себе, и она совершит какую-нибудь глупость. Обнаружит себя, не позаботившись об алиби. Раскроет свою тайную натуру: тогда её исчезновение станет меньшей из проблем. Нет уж, её одолевал сон, и дальше этой комнаты она не выпорхнет, останется пташкою в клетке, в тереме иволги.
Она бросила взгляд на чернеющий треугольник стола и квадрат комода, на лёгкую смятость белых простыней и шерстяные ворсинки пледа на диване. Здесь её взор задержался. Рэй лежал теперь на спине и, не моргая, смотрел на бревенчатый потолок своими оливковыми глазами. Если он видел киану, то ничем этого не обнаруживал, глядя прямо сквозь неё. Поначалу девушка испугалась, но потом ею овладело типичное для неё озорное любопытство, и она опустилась, зависла прямо над ним, глядя в эти оливковые глаза, пытаясь отыскать в них отблески распознавания. Ничего. Теперь он повернулся на другой бок, подложил руку под голову и смотрел на неё — ту, на кровати. Лицо его при этом приняло мечтательно-задумчивое выражение. Такого она не ожидала. Паландора сверху наблюдала за ним, наблюдавшим за ней — её телом — и от этой двойственности ей становилось не по себе, но эта же двойственность дразнила её и не отпускала. Наконец ей стало интересно, что произойдет, если она уже взаправду взглянет на него в ответ, и киана, не медля, опустилась в своё тело, слилась сама с собой, выгнулась, легла на бок и как бы невзначай приоткрыла глаза. Он не успел отвести взгляд и явно вздрогнул от неожиданности, тогда Паландора мягко ему улыбнулась.
— Вам тоже не спится в такую ненастную ночь, киан Рэй? — спросила она, стараясь не рассмеяться.
— Я вообще не склонен быстро засыпать, — искренне посетовал он, — с детства лишён этого блага. Слишком многие мысли избирают этот час для того, чтобы одолевать меня. Но я уже привык. Не обращайте внимания, любезная киана, и спокойной вам ночи.
— Спокойной ночи, — ответила Паландора. — Постарайтесь, всё же, хорошо отдохнуть. Никогда не знаешь, какой нас ждёт завтра день. Лучше быть к нему готовыми.
***
Назавтра дождь не прекратился, только вошёл в ритм и стучал теперь по крышам не переставая, как заправский барабанщик. В домах, где полыхал камин и дымилась кружка горячего чая, он создавал особую атмосферу и нагнетал уют, но тем, кому предстояло выйти за порог, завидовать не приходилось.