— Это ваша работа, Рэй? — полюбопытствовала Паландора, которой её спутник добрую часть пути рассказывал о своих упражнениях в живописи. Тот всплеснул руками.
— Что вы! Нет, конечно же! Я бы никогда так не смог написать. Это столичный художник, уже довольно немолодой, старинный приятель моего отца…
— …и редкий картёжник. Господа, я вижу, у нас гости. Замечательно. Добро пожаловать в замок Рэдкл, киана Паландора.
Девушка поспешно обернулась и склонилась в учтивом реверансе перед хозяином замка, который появился в сопровождении своей дочери. Судя по их дорожному платью, они сами только вернулись домой. Феруиз ответила на её приветствие и поинтересовалась у Рэя, как продвигается дело с мельницами.
— С переменным успехом, — ответил тот и вкратце расписал, чего им удалось достичь за неделю. Как раз к этому времени поспел поздний ужин, и путешественников проводили в столовую.
После ужина Паландору разместили на третьем этаже, рядом с покоями Фэй и Феруиз. Девушка обратила внимание на сдержанность декораций и отделки замка, но вместе с тем на особую практичность, с которой были распланированы его помещения. Замок Пэрфе изобиловал различными комнатами, залами, альковами и галереями без конкретного назначения. Они были разбросаны в хаотичном порядке, некоторые отличались изысканным убранством: бархатные шторы, картины, скульптуры, низкие диванчики, кресла, подушки; другие же были вовсе пусты. В детстве Паландоре очень нравилось изучать эти невостребованные комнаты, представлять, как бы она их обустроила на свой вкус и что бы сюда поместила. В одном из пустынных залов цокольного этажа она мечтала оборудовать бассейн, а в длинной галерее второго — разбить оранжерею. Здесь же у неё закралось подозрение, что в замке Рэдкл таких помещений не имелось вовсе: каждый уголок был подо что-то приспособлен, причём таким образом, чтобы все наиболее часто посещаемые комнаты оказывались в шаговой доступности. Это подозрение только усилилось, когда она легла в постель и задумала перед сном прогуляться по замку вне тела. Ей уже приходила в голову мысль, что так поступать не вполне этично, но любопытство оказалось сильнее. Кроме того, ей было интересно, насколько взаправду реален тот мир, куда она попадает в своём призрачном обличии. Паландора задумала посетить наугад несколько комнат и запомнить их до мельчайших деталей, чтобы на следующий день вернуться туда, как подобает, и сравнить увиденное. Она прошлась по пустующим коридорам и заглянула в первую попавшуюся дверь, за которой оказалась библиотека. Проскользнула тенью между полками с книгами и, миновав панельную стену, очутилась в просторном кабинете. Там при тусклом свете лампы под зелёным абажуром за столом сидел Рэй, склонившийся над ворохом бумаг и что-то мучительно подсчитывающий. Паландора удивилась: ей казалось, он давно уже лёг спать. Заинтригованная, она подошла ближе и увидела чертежи и проекты водяных мельниц Рэди-Калуса, которые несколько лет назад установили на Торфяновских водопадах. Поверх чертежей лежали справочники по возведению насыпных дамб и гидротехнике.
«Зачем ему понадобились эти книги? — подумала девушка. — Разве не довольно с нас отыскать нужных людей, а те уже, в свою очередь, позаботятся и о вырубке леса, и о дамбе, и о водоотводе. И, вообще, для чего в такой час себя мучить?»
Видимо Рэй задавал себе тот же вопрос. Внеся кое-какие изменения в их многострадальную смету, он упёрся локтем левой руки в стол, положив не неё голову; погрузил пальцы в густые тёмно-русые волосы. В правую руку он взял перо и начал рассеянно рисовать на первом попавшемся листе бумаги что-то округлое, кудрявое, постепенно обретающее очертания женской головы в мелких завитках волос. Двумя-тремя штрихами он наживил черты лица, и девушка приобрела сходство с Паландорой в самый первый день их встречи, когда она намокла под дождём, её причёска повредилась и волосы, наскоро просохнув, курчавились и липли к вискам.
«Надо же, как интересно», — подумала она, но не стала досматривать, чем это кончится, а поспешила дальше.
Дальше располагались другие кабинеты, салоны, будуары — пустые и тёмные. Паландора рассудила, что вряд ли придёт сюда завтра, и спустилась на нижний этаж, где тут же пожалела, что не воспользовалась лестницей, а ухнула вниз прямо сквозь потолок. Теперь она стояла посреди каменного зала со множеством альковов, обрамлённых гладкими упитанными колоннами, напоминающими городские ясени. Их шаровидные капители еле угадывались под сводами. В зале царил полумрак, его едва освещала одна-единственная свеча, горевшая в дальнем алькове. Паландора отправилась на свет и обнаружила там портрет мужчины средних лет в военном мундире. Его плечи украшали генеральские эполеты, а взгляд был твёрд и полон решимости. Один из таких эполетов лежал на постаменте перед картиной, рядом с зажжённой свечой, а по боковым стенам алькова стояли две низкие скамеечки с тёмно-синими подушками, на которых были вышиты серебряные полумесяцы и золотые шары с зигзагообразным хвостом.
Паландора знала, что ей не стоило здесь находиться в отсутствии хозяев, но не могла оторвать взгляд от портрета. Мужчина был похож на киана Тоура, только светловолос и с виду более суров. Как догадалась девушка и что подтвердила надпись на портрете, это был его отец, киан Грэм Рэдкл, генерал сухопутных войск Ак'Либуса, командовавший островными легионами — точнее, поддерживавший их в состоянии боевой готовности, поскольку в годы его командования Алазар не вёл активных боевых действий, а на отдалённый остров и вовсе никто никогда не нападал. Как поговаривали злые языки, киан Грэм от безделья пристрастился к охоте и как-то раз глухой осенью свалился в овраг Шаффиранского леса и сломал ногу. Рана загноилась, и спасти его не удалось. Его внуку Рэдмунду тогда был всего год. А вот супруга его, мать киана Тоура, прожила ещё семнадцать лет и скончалась два года назад. Паландора развернулась и заглянула в альков напротив, где висел портрет женщины, но в слабом свете свечи его было невозможно разглядеть. Не виден был и амриж на пьедестале — последнее связующее звено с усопшим человеком, объект, избранный для того, чтобы напоминать о своём владельце его потомкам. Генеральский эполет был закономерным амрижем для киана Грэма, и Паландоре на краткий миг стало любопытно, что выбрала его супруга для своего алькова. В конце концов, девушка впервые в жизни оказалась в Зале предков, которая присутствовала в каждом уважающем себя доме. В замке Пэрфе такой залы не имелось, ведь он служил, скорее, временной резиденцией для членов семьи Пэрфе. После того, как они уходили из жизни, — в случае, если они сами заблаговременно не покидали остров, — их амрижи пересылались на материк и помещались в Залу предков ближайших членов семьи. Киана Вилла планировала стать первой, чья память останется в замке Пэрфе, она указала это в своём завещании и выделила помещение для будущей Залы, которое пока пустовало. Иногда Паландора заглядывала в эту подземную галерею, пахнущую свежей штукатуркой и даже при тусклом свете ослепляющую белизною стен — место, которому предстояло однажды (при должном везении, ещё очень нескоро) стать и её последним пристанищем. Но настоящую Залу она видела впервые.
Пламя свечи колыхнулось, и девушке показалось, что она здесь не одна. Она вгляделась в тусклый полумрак и, едва убедившись в том, что в зале никого нет, услышала за своей спиной осуждающий голос.
— И что я должен думать, киана? Что вы решили, так сказать, нанести визит вежливости старшему Рэдклу в неурочное время, да ещё и без сопровождения?
Паландора вздрогнула и оглянулась. Позади неё, гордо выпрямившись в полный рост и поглаживая белесую бородку, стоял человек с портрета. Паландоре уже доводилось раньше сталкиваться с призраками. Её бестелесные радужные друзья рассказывали ей — всё больше не словами, а импульсами — об имо, покинувших этот мир, чьи души не могут вернуться в Божественный свет и маются, заземлённые горькими воспоминаниями. Что с ними лучше лишний раз не заговаривать, поскольку они полны мёртвой энергии. Они утверждали, что такие люди, как Паландора, могут помочь этим душам отправиться к Творцу, очистив за них воспоминания и стерев те незримые нити, которые держат их на привязи. Показывали, как это делается, но до сих пор Паландоре пришлось прибегнуть к их наставлениям лишь однажды весной, когда на пути в Озаланду она наткнулась на обломки саней, упавших с обрыва. Сани были пусты, их содержимое растащили местные жители, и, судя по виду, они пролежали под снегом целую зиму. Как выяснилось, в на первый взгляд пустом экипаже сидела женщина — толстобровая крестьянка с большими красными ладонями. Она неотрывно смотрела в одну точку, куталась в дырявый платок и жаловалась на зверскую вьюгу. Это было жуткое зрелище. При взгляде на неё Паландора и сама чувствовала леденящий холод. Не обращая внимания на кучера, который её поторапливал, девушка подошла к саням, положила на них руку и ясно представила себе, как пространство вокруг неё, а затем и сани наполняются чистой тёплой водой. Как вода омывает их полозья и корпус, проникает внутрь и захватывает пассажирку в дырявом платке в крутящийся водоворот — бережно и легко. Как ясные лазурные струи очищают каждую клеточку её призрачной души. Паландора не могла с уверенностью сказать, происходило ли всё это на самом деле или же у неё просто разыгралось воображение. Но, когда она открыла глаза, женщина исчезла, а самой ей внезапно стало так легко на душе, что захотелось на радостях петь и плясать. Позднее кучер сказал ей, что не видел ничего необычного, просто в какой-то момент ему внезапно полегчало. Ещё минуту назад он размышлял над ужасной трагедией, но теперь это перестало иметь значение. Словно он понял, что всё обойдется, нужно просто двигаться дальше и радоваться каждому дню. Окрылённый этой мыслью, он выпил стаканчик терпкого эля в портовом кабачке и на обратном пути рассказывал киане, как в юности танцевал джигу и сватался к своей будущей супруге.