— Все правильно. Вот почему я и хочу, чтобы ты сравнил отпечатки со щетки с частичными отпечатками пальцев на колышках, к которым была привязана убитая. Если у нас окажется достаточно совпадений, то веревка затянется уже на его шее. О’кей?
— О’кей, — согласился со мной Кэл. — Тебе как детективу, конечно, виднее, я бы тоже признал его виновным, но сейчас настали такие странные времена, что ни в чем нельзя быть уверенным на сто процентов. — Он повернулся и пошел к секции, где занимались отпечатками пальцев.
— Если мы допросим Мура и припрем его доказательствами, может статься, он признается, что убил он, — рассуждала Синтия.
— Верно, или скажет, что не убивал. И тогда мы с замирающим сердцем будем ждать, решит ли трибунал, что полковник американской армии задушил дочь генерала Кэмпбелла, или же что уоррент-офицеры Бреннер и Санхилл поймали не того парня, упустили убийцу, опозорили и себя, и армию и потому должны получить за это сполна.
— Если все заключения судмедэкспертов будут свидетельствовать против Мура, лично у тебя останутся какие-то сомнения? — подумав немного, спросила Синтия.
— А у тебя?
— Да, и вполне обоснованные. Я не могу себе представить, что Энн Кэмпбелл развлекалась в своей манере с этим человеком, и не могу поверить, что он ее задушил. По его виду можно еще заподозрить в нем психопата, способного подсыпать тебе в кофе яду. Но убить кого-то своими руками он бы не смог.
— Именно это и меня тревожит. Но как знать, может, она сама попросила его об этом? Может, она умоляла его сделать это. В моей практике был подобный случай. К тому же Мур экспериментировал с ослабляющими мозговые функции препаратами, он мог подавить ее волю.
— Это возможно.
Я заметил приближающегося к нам за спиной Синтии полковника Кента и сказал:
— А вот и закон! Пошли встретим его!
— Что новенького? — поинтересовался полковник.
— Пока рано что-либо утверждать, Билл, — ответил я, — подождем результатов анализов. Но похоже, мы напали на след.
— В самом деле? — вытаращился он на меня. — Кто?
— Полковник Мур.
Он немного подумал и кивнул головой:
— Это совпадает с моими подозрениями.
— У вас тоже были подозрения на его счет?
— Видите ли, они были долгое время в довольно близких отношениях, так что я вполне склонен был подозревать именно его, поскольку он какой-то странный тип. Не знаю только, что его могло подтолкнуть на это.
— И я тоже. Скажите, Билл, какие отношения были у капитана Кэмпбелл с ее отцом?
— Что вы имеете в виду? — пристально взглянул он на меня.
— Их можно охарактеризовать как доверительные?
— Нет, нельзя. Понимаете, сейчас не самое лучшее время, чтобы обсуждать это.
— Тогда не лучше ли будет сделать это в Фоллс-Черч?
— Послушайте, не нужно меня пугать!
— Это вы меня послушайте, полковник! Мне официально поручено расследовать это убийство, и вы напрасно полагаете, что имеете право не отвечать на мои вопросы. Так что потрудитесь лучше ответить, это ваш долг.
Кенту такая прямолинейность явно не понравилась, но в то же время он, похоже, испытывал облегчение от предоставляемой ему возможности снять с души груз. Он направился к центру ангара, и мы последовали за ним.
— О’кей, — наконец произнес он. — Генерал Кэмпбелл не одобрял выбор своей дочерью военной профессии, ему не нравились ее знакомые мужчины, раздражало его и ее решение поселиться не в гарнизоне, а в городе, равно как и ее общение с людьми типа Чарльза Мура, и еще многие другие вещи, о которых я не знаю.
— Разве он не гордился ею? — спросила Синтия.
— Думаю, что нет.
— Но ведь она была гордостью всей армии! — отметила Синтия.
— Буду с вами откровенен, — вздохнул полковник, — у армии не было особого выбора. Энн Кэмпбелл сжимала в одном кулаке яйца своего папаши, а в другом — яйца всей армии.
— Как это следует понимать? — вскинула брови Синтия.
— Это следует понимать так, что она во многом чертовски преуспела: как женщина, как генеральская дочь, как выпускница Уэст-Пойнта и как общественная деятельница. Ее папаша не успел и глазом моргнуть, как она сделалась символом армии благодаря ловкой рекламной кампании, и вот она уже и в прессе, и на радио, и на телевидении, популярнейшая личность среди женщин, их идеал и все такое прочее. Все от нее без ума, но самой ей наплевать на армию. Она просто хотела стать неприкосновенной.
— Но зачем? — спросила Синтия.
— Все дело заключалось в том, что если ее папаша просто недолюбливал ее, то она его ненавидела всеми фибрами души. И она лезла из кожи вон, чтобы насолить ему лишний раз, а он был вынужден терпеть, потому что под угрозой была вся его карьера.