Наконец Мария заговорила:
— Пожалуйста, присядьте.
Леди Кингстон с облегчением встала с колен и опустилась в предложенное ей кресло. Мария же продолжала стоять, полуобернувшись к окну, и жена коменданта взглянула на нее снизу вверх со смутной надеждой увидеть, что это бледное лицо хоть чуть-чуть смягчилось. С едва заметным упреком в голосе она отважилась продолжить:
— Бедная душа очень страдала в дни своего заточения. Было просто невыносимо слушать ее взрывы рыданий и дикого хохота.
Холодная жестокость, прозвучавшая в голосе Марии, чуть не заставила леди Кингстон подпрыгнуть в кресле, как она потом рассказывала сэру Уильяму.
— Что пользы от ее страданий моей матери? Разве они возместят королеве годы ее мучений? И сможет ли постыдная смерть этой… женщины вернуть к жизни мою мать? — Ее голос дрогнул, и леди Кингстон уставилась в пол, всей душой желая побыстрее отправиться в обратный путь в Лондон. — Как она умерла? — Вопрос был задан сквозь стиснутые зубы, как будто леди Мария проглотила какую-нибудь гадость.
— С большим достоинством, как истинная королева. — Она слишком поздно осознала свой промах. — Как… как настоящая леди, — поспешила поправиться она, хотя было сомнительно, подходящим ли оказалось и это сравнение. Вот уж действительно, все ее замечания в этом разговоре оказывались неудачными. Молчание затягивалось, и леди Кингстон непроизвольно вздохнула. Она устала, в ее пустом желудке забурлило.
Черты лица Марии слегка смягчились. Она вежливо произнесла:
— Я у вас в неоплатном долгу за ваш визит. — Она заколебалась, затем, отвернувшись, сказала стесненным голосом: — И уверяю вас, миледи, я буду молиться за упокой души той, что умерла в прошлую пятницу, чтобы она получила Господне всепрощение.
Но о том, что это будет чисто символическая молитва, идущая с губ, а не от души, знала только Мария. Что толку молиться за душу Анны, спрашивала она себя, когда никакие молитвы не помогут ей спастись от мук ада, куда она непременно должна попасть? Помимо всех ее прискорбных плотских грехов, она еще и отрешилась от старой веры, зачитываясь книгами, посвященными новому вероучению и отвергая власть святого папы римского над Англией. А отступивший от своей веры католик не заслуживает ничего иного, кроме вечного проклятия. Тут и говорить не о чем.
Мария даже не отдавала себе отчета в том, сколь радостное удовлетворение она испытывает от этой мысли. Этой ночью она будет наконец-то спать спокойно, зная, что Анна получила справедливое возмездие за все свои прегрешения, но, как ни призывала она сон, он бежал от нее. Она встала, подошла к окну и, прислонившись к нему, устремила взор в залитый лунным светом сад. Вдруг кровь отхлынула от ее сердца и ноги ее подкосились. Она увидела всего в нескольких дюймах от себя черты бледного лица Анны. Губы ее шевелились, облако черных волос было запачкано кровью.
С криком, который, наверное, переполошил весь дом, Мария нырнула назад в постель, резко задернув за собой полог. Уткнувшись лицом в подушку, она дрожала как в лихорадке. Непослушными губами она попробовала громко молиться, чтобы отогнать от себя ужасное видение.
— Пресвятая Богородица, спаси меня от дьявольского наваждения, — отчаянно повторяла она раз за разом.
Постепенно к ней вернулось относительное спокойствие. Конечно же, это была чистая фантазия, вызванная визитом леди Кингстон, соединенная с подробностями казни, которые обсуждались всеми в доме с пятницы и которые слуги пересказывали друг другу с каким-то непристойным возбуждением. Даже ее камеристка прибежала к ней с отвратительной историей о том, что один из очевидцев случившегося на лужайке в Тауэре ясно видел, что губы Анны двигались уже после того, как палач поднял в вытянутой руке ее отрубленную голову, и что она скорбно посмотрела вниз на свое залитое кровью тело. Мария опять содрогнулась, потом постаралась взять себя в руки. В конце концов, почему призрак Анны должен посещать именно ее, ту, которая подверглась самым большим гонениям? Это было по меньшей мере несправедливо. Тем не менее она знала, что теперь все надежды на сон окончательно испарились, но не могла и лежать просто так в давящей темноте. Инстинкт подсказал ей, куда пойти.