Первые строки заставили кровь прилить к ее щекам.
«Вам следует понять, что, как бы сильно Вы ни рисковали, я рискую еще больше. Я неоднократно умолял короля быть к Вам снисходительнее, убеждая его, что со временем Вы образумитесь. Теперь же, после Вашего недвусмысленного отказа сделать это, я оказался в его глазах лжецом, и одному Богу известно, какие меня могут ожидать последствия». Потом тон письма изменился на нравоучительный: «В своем неуважении к Вашему отцу и его законам Вы проявили себя как невыразимо дерзкая девчонка. Вы гордитесь своей преданностью Богу. Неужели Вы думаете, что Вы единственный человек на земле, который любит и уважает Бога? Призываю небеса в свидетели, что Вы — самая упрямая и несговорчивая женщина из всех, кого я знаю, о чем я как-то Вам уже говорил. Что же касается того, чтобы я вступился теперь за Вас, то я даже не рискую упоминать Ваше имя в присутствии Его Величества».
Заканчивал он с плохо скрываемым бешенством: «Так как Вы отказываетесь подписать предложенные Вам положения присяги, я прощаюсь с Вами навсегда как с человеком неблагодарным, странным в своих поступках и по-ослиному упрямым как по отношению к Богу, так и к Вашему дорогому, доброму отцу».
Это было самое оскорбительное письмо, которое Мария когда-нибудь получала от государственного секретаря. Она не могла знать, какой неприкрытый страх продиктовал его! После последнего отчета, поступившего от членов специальной комиссии, Кромвель вместо них испытал на себе всю силу гнева короля. Он знал, что из него сделают козла отпущения, если Мария до четверга не покорится, так же как когда-то поплатился Вулси за то, что не смог удовлетворить желаний короля. Все приподнятое настроение, которое охватило государственного секретаря после свержения им Анны, улетучилось, и он уже начинал считать себя конченым человеком, желая только, чтобы ему представился случай свернуть Марии шею сейчас, когда она поставила под угрозу его собственную.
Итак, оставался только Чапуиз… Мария поднесла его письмо к окну, разбирая слово за словом и чувствуя, как краска медленно отливает от ее лица.
«Я в полном отчаянии, что ничего не могу сделать, чтобы как-то помочь Вам сейчас. Если бы была хоть какая-то возможность — но все дороги перекрыты на каждом углу. Всем сердцем умоляю Вас смириться. Король не удовлетворится сейчас ничем меньшим, кроме как безоговорочной сдачей. Если Вы откажетесь, Вы вполне можете погибнуть, а вместе с Вами и другие. Вам надо смотреть в будущее, забыв это проклятое настоящее. Примите это как утешение. Бог учитывает не столько людские деяния, сколько их намерения. Ваши же блестящи и достойны всяческого уважения. Следовательно, он простит Вас. Я снабжу Вас текстом заявления, которое расставит все по своим местам. Оно освободит Вашу совесть от необходимости быть верной присяге, которую вырвали у Вас силой. Примите мой совет, и все будет в порядке. Тогда скоро я получу разрешение навестить Вас».
В отчаянии от тщетности всех своих усилий Мария выронила пергамент на пол. Она просила хлеба, а ей протянули камень. Но, даже будучи глубоко разочарованной, в глубине души она не могла обвинять Чапуиза. Как несправедливо: она молила Бога совершить чудо его руками, но Бог оказался странно безучастным именно в тот день, когда она больше всего нуждалась в нем…
Теперь она стояла, оцепенев, в полном одиночестве в начале того тернистого пути, которым уже прошли ее мать и сэр Томас Мор, монахи-картезианцы и многие другие, осознавая, что нет другой дороги, кроме той, которая ведет к смерти. И только ей решать, идти ли ей вслед за ними. Когда-то она горела желанием что-то делать, что потребовало бы от нее последней капли храбрости и решительности, но это стремительное поражение притупило все ее чувства; сейчас она была совершенно неспособна связно соображать, как какая-нибудь деревянная кукла.
Безжалостное время медленно утекало, отмеченное только появлением леди Шелтон с неаппетитным на вид ужином. Она швырнула его на стол, обвела подозрительным взглядом комнату, как бы ища какое-то припрятанное в ней оружие, после чего ушла, оставив Марию бесплодно размышлять о том, что она упустила последнюю возможность ухватить судьбу за хвост. Мария могла бы одолеть леди Шелтон, запереть ее в комнате и сбежать. Только все равно безопасного убежища-то у нее не было. Черная ночь без луны и дружески подмигивающих звезд на небе казалась ей каким-то чудовищем, готовым наброситься и уничтожить ее.
В тщетной попытке защититься от этой угрозы она плотно задернула шторы и зажгла все свечи, которые смогла найти. Значительно позже, когда установившаяся в доме тишина подтвердила, что все его обитатели отошли ко сну, Мария услышала звук, которого ждала весь вечер, — быстрый цокот копыт по дороге.