Но затмение было недолгим. Когда мы упали в стог сена, и он распустил корсаж платья, я, почти против собственной воли, остановила его.
— Пошутили — и хватит.
— Чего ты боишься? — спросил он меня.
— Ничего. Мы с тобой не подростки, а взрослые люди и нам нужно думать о том, что мы делаем.
— А для чего? Я хочу быть с тобой, и тебя тоже тянет ко мне, хотя ты и боишься признаться.
— Я мать двух детей.
— И поэтому ты собираешься похоронить себя заживо? Вряд ли они будут рады, увидев, как ты начинаешь ненавидеть весь мир, запрещающий жить тебе так, как ты хочешь.
— Неправда! Я не виню никого, я сама хочу жить так, чтобы открыто смотреть в глаза людям.
— И ты полагаешь, что, оттолкнув меня, ты совершишь подвиг? Не грех? — спросил он, продолжая меня целовать.
Его руки, ничуть не смущаясь, скользили под платьем, и ласка меня волновала. Хотелось забыть обо всем, подчиниться, отдать свое тело, позволив с ним делать все, что он захочет...
— Не надо... Нельзя так... Среди бела дня, в поле... А если кто-то увидит?... Нет... Нет!
Но когда он меня отпустил, я расстроилась. Он должен был настоять, убедить меня, что мы с ним вправе друг друга любить. Словно бы прочитав эту мысль, он опять наклонился ко мне.
— Все равно ты моя. И дело не в документах, легенде, отъезде за Море... Раньше, позже, но ты поймешь, Альдис, что нам с тобой по пути... Я влюбился в тебя, когда только увидел. В тебе столько жизненной силы, что ты словно светишься... Я обожаю таких женщин!
Его рука вновь скользнула под платье.
— Какая красивая грудь... Твое тело...
— Хватит, не трогай... — шепнула я. — Нет, не сейчас...
Неизвестно, чем все бы закончилось, но громкий собачий лай вдруг напомнил, что где-то поблизости люди. Я резко его оттолкнула и села.
— Отдай мой шнурок от корсажа.
— Зачем? — спросил он.
— Ты действительно думаешь, что я так пойду в замок?
Он сразу заметил, что я начинаю сердиться, и отдал мне шнур.
— То, что было сейчас, это только начало. Тебе пора начать жить! Сегодня я снова приду к тебе. Эта ночь — наша.
— Я запру дверь на засов...
— Запирай, я войду в окно.
— Окно будет закрыто...
Гратур улыбнулся:
— Со мной будет крупный алмаз, он разрежет любое стекло...
— Это шутка?
— Конечно! Ведь ты меня хочешь... Как я тебя... И ты потом будешь долго жалеть, если я не приду. И мы будем друг друга ласкать до утра... Ты узнаешь страсть, Альдис... Узнаешь, что значит мужчина, который действительно хочет тебя...
Он был прав, я хотела быть с ним, но стыдилась признать это.
— Ладно, посмотрим, — ответила я, поднимаясь с копны.
-2-
Я боялась, что слуги, увидев нас вместе, поймут, что случилось, однако никто ничего не заметил. Мне хотелось пить, но я не стала никого звать. Я прошла в кухню сама. Через открытую дверь я услышала голос кухарки:
— ...и въехал на черном коне! А одет не по-нашему, весь в черных кожаных латах, с заклепками, и при мече и кинжале. А тощий-то! Щеки ввалились, рот — словно бесцветная щель, и глазища пылают огнем, как уголья в костре! Уж вроде бы и потемнели, а ветер подует, так сразу заходятся красным... Вот страх-то! Все тут же шарахнулись прочь... Он как зыркнет глазищами, как закричит: “Где исчадие зла?! Где ублюдки злодейки?!”
— Вот это ты врешь! Он спросил у всех: “Где моя мать?” — а когда она вышла к нему, вошел в замок, велев всем молчать. Чтобы ни одного слова отцу, если мы хотим жить! — перебил ее тут же лакей, но кухарка ничуть не смутилась.
— Ну, значит, про госпожу и детей он спросил уже после того, как вошел!
— Сам он нечисть! — раздался взволнованный голос молодой судомойки, недавно допущенной в замок.
— Да нет, он всегда был такой. Даже в детстве его все боялись!
Едва я вошла, два лакея, кухарка и судомойка умолкли, с испугом взглянув на меня.
— Сколько вам говорить: в доме дети! — с досадой заметила я. — Малышам ни к чему слушать сказки про разную нечисть и сплетни про колдунов!
— Это вовсе не сплетни, а правда, — начала судомоечка, но на нее тут же цыкнули:
— Ну-ка, не спорь с госпожой!
— Я не сержусь на нее, — успокоила я слуг. (Совсем не хотелось, чтобы они нападали на эту наивную девушку.) — Просто думайте, что говорите. Ведь мальчики могут войти и услышать. И испугаться!
Потом я прошла к детям, и мы спустились в сад. Мальчики долго играли. Набегавшись, Адрит заснул у меня на руках. Отнести его в спальню мне было непросто, он был очень крупным ребенком.