Въезжая во двор, я почти что желал, чтобы эта крестьянка сказала мне:
— Его здесь нет. Он погиб. Утонул... А, быть может, свалился в овраг и сломал шею...
Или:
— Он просто сбежал. Сбежал очень давно...
Или:
— Мне наплевать, что с ним стало. Вы мне не платили, и я его выгнала...
Но Берольд был жив.
— Я даже не требую платы. Прошу об одном: заберите его, и как можно скорее, — сказала крестьянка. — Пока не случилось беды.
За прошедшие девять лет женщина стала другой. Она очень состарилась и ослабела. Я отдал ей деньги и попросил привести мне Берольда.
Не знаю, что я испытал, посмотрев на него. Может быть, я считал, что за годы, которые он провел здесь, звероящер начнет проступать через облик ребенка. Однако мальчишка был точно таким же, как все. Только выглядел старше ровесников. И еще в нем было что-то такое, чего я не мог передать. При нормальном физическом облике этот мальчишка внушал окружающим страх. Все семейство крестьянки боялось его, как и жители этой деревни. А я понял, что не хочу забирать его. Будь он чудовищем, я бы воспринял Берольда как редкого зверя, которого нужно использовать. Но человеческий облик пугал и отталкивал. Я вдруг почувствовал, понял, что это мой сын, и он может исполнить проклятие ведьмы.
— Свести его в лес и убить! — пронеслось в голове.
Берольд вздрогнул.
— А он — Наделенный, — подумал я, чувствуя, как удушающий страх пополз в разные стороны от сопляка. Он его постарался прикрыть, но я понял: мальчишка, читая мои мысли, тоже боится меня.
— Страх — хороший рычаг управления, — раньше учил нас Наставник. — Кто боится тебя, тот в твоей власти.
— Жаль просто так уничтожить Берольда. Такой экземпляр Силы! — думал я, глядя на мальчика.
“Следуй за мной,” — приказал я ему.
— Хорошо, — согласился Берольд.
— Хорошо... Это слово оставь для других! Мне ты должен всегда отвечать: “Как велите, Наставник!” Запомнил?
Мальчишка, кивнув, повторил.
Добираясь до скал, я купил по дороге хорошую плеть. Ящер должен был знать свое место и твердо усвоить: проступок влечет наказание.
-3-
Первое время я даже жалел, что забрал звероящера. Он оказался строптивым мальчишкой, хотя и способным. Однако я брался за плеть каждый день и сумел приучить его слушаться.
Я приобрел для занятий с Берольдом ряд новых приборов, стремясь овладеть его Силой, направить ее должным образом. Кроме того, я нашел для него человека, который сумел научить сопляка, как вести себя в обществе. Я не хотел оставлять звероящера в темных пещерах, он нужен был мне в человеческом мире.
Когда ящер чуть обтесался, я отдал его колдуну своей секты, который владел землей. Он должен был научиться держать себя в обществе, чтобы потом занять должное место. Представив Берольда как сына далекой родни, колдун ввел его в гокстедский круг.
Чисто внешне Берольд был таким, как и все, но природа брала свое. Люди каким-то чутьем ощущали, что он — звероящер, и в страхе шарахались прочь. Я не думал, что их интуиция может быть так сильна.
Два раза в год я его забирал к себе, чтобы проверить, как ящер учится магии. Хуже всего обстояли дела со Слиянием. Этот прием позволяет Наставнику на расстоянии войти в контакт с подчиненным, чье тело становится в нужный момент оболочкой, дающей возможность увидеть, почувствовать и сообщить то, что он пожелает. (Среди колдунов ни один не годился для этого опыта.)
Я полагал, что Берольд, проживая в людском мире, станет моими глазами, ушами и голосом. Он мне позволит, не покидая пещер, наблюдать за тем, что происходит в Гокстеде, Лонгрофте, а может, и Скерлинге, не раскрывая себя.
Риск попасться, конечно же, был, но не слишком большой. Зная жизнь высших кланов, я смог сделать несколько хитрых ловушек для Мастеров из Лонгрофта, поставив их перед пугающим выбором: или опала и смерть, или помощь моим колдунам и Берольду.
Я думал, что в этой борьбе звероящер поддержит меня, но Берольд заупрямился. И дело было не в принципах! Просто сопляк не хотел подчиняться мне. Внешне смирившись, он до сих пор не желал допускать меня в свой разум, а для Слияния нужен полнейший контакт.
Звероящер меня удивлял и пугал. Искра разума если и тлела в нем, то подавлялась инстинктом. В нем странно смешались звериная злоба, готовность напасть, разорвать, подчинить, и слюнявая приторность. Он то кидался волчонком, то пробовал ластиться, словно дворовый пес.