— Скажи мне, Берольд, как давно ты брал зеркало в руки? — с нежнейшей улыбкой спросил я его. — У тебя нет клыков, нет рогов, нет когтей... Даже нет чешуи! По людским меркам ты не урод. Но любой, кто подходит к тебе, убегает в испуге. Ведь так? Они чувствуют, что в тебе скрыто такое, чего им не вынести. Ты звероящер, Берольд! Херпис! А любой знает, что ящер не может любить. Он не может быть добрым. Он должен убить, пожрать ту, что посмеет приблизиться! И Херувимчик почувствует это еще до того, как поймет, что пугает ее. Ты не Монстр. Помни это, Берольд! Не пытайся ломать себя, чтобы избегнуть пути, на который ты встал от рождения. Херпис не ждет, он берет себе все, что желает. Красавицы — просто добыча, не больше. Придет день, когда ты поймешь это. Можешь забрать свою книжку, она не нужна мне. Она безнадежно глупа и нелепа. История Монстра не может помочь тебе, так как ты херпис, Берольд!
Я швырнул ему книжку и вышел. Я знал, что Берольд не поверит мне. Сила воздействия слов была слишком слаба, чтобы в миг перестроить сознание ящера. Но и забыть то, что я говорил, он не сможет.
— Как жаль, что мой дар заклинаний исчез. Мне тогда не пришлось бы внушать ему то, что понятно любому, — подумал я.
Гнев постепенно утих. Я знал, что мой урок не пройдет без следа. Раньше, позже, но ящер поймет, кто он, и перестанет метаться. Почувствовав, что не способен собой управлять, он решит добровольно принять роль, которую я отвожу ему в собственных планах...
-6-
Я выслал Берольда из скал в тот же день. Через полгода он, возвратившись ко мне, не привез ничего. За то время, которое он провел в скалах, гомункул достаточно много дерзил, но учился прилежно.
— Он хочет меня превзойти, а потом отомстить, — понял я.
Схожесть мыслей Берольда с моими, когда я уехал из Скерлинга, не испугала. Гомункул был слишком зависим от секты и от меня самого. Он привык, что его опекают, дают деньги и водят в общество. Тот, кто не знал, как живет низший клан, может думать, что там приживется. (Ошибка, которая и погубила мою жизнь.) Однако Берольд рос в деревне, где был откровенным изгоем. Он вряд ли захочет рискнуть возвратиться туда!
Раздражало одно: звероящер опять избегал подготовки к Слиянию. А без нее он не мог быть полезным. Открыто сказать, для чего я стремлюсь подчинить его разум, казалось опасным. Внушения, что он не может собой управлять и способен наделать ошибок, Берольд слушал молча. Я мог бы поклясться, что он пропускает их мимо ушей, но надеялся, что семена дадут всходы. И я не ошибся!
-7-
Гомункулу было пятнадцать. Промучившись с ним, как всегда, две недели, я выслал его в Лонгрофт, где звероящер жил самый последний год. (Деньги и драгоценности херписов, что были в скалах, давали возможность Берольду и опекуну-колдуну жить в столице.) Тогда, отсылая Берольда, я вовсе не думал, что скоро увижу его.
Через три месяца, вдруг получив Сигнал от колдуна, я действительно был удивлен. В свитке, что оказался в расщелине скал, (я учил колдунов посылать письма на расстояние) мне сообщили, что ящера нужно припрятать, пока не уляжется крупный скандал.
Опекун, прибыв в Гокстед с Берольдом, подробно мне рассказал, что случилось в Лонгрофте.
Придворные часто бывали в каком-то трактире, где танцевала девица. Была ли она грациознее всех остальных или чуть посмазливее, только подростки ватагой ходили смотреть на нее. А она, понимая свою власть, могла надерзить, осмеять при всех или слегка приласкать.
Звероящер в последнее время торчал в том трактире почти беспрерывно. Однако плясунья отнюдь не спешила его выделять. Несмотря на подарки, которыми он осыпал ее, эта красотка его презирала. Однажды, при всех, она так осмеяла Берольда, что он убежал. А еще через несколько дней тело этой плясуньи нашли в переулке. Ее задушили. Руками.
В Лонгрофте хватало злодейств, но убийство танцовщицы вызвало шум. Говорили, что кто-то пошел в “Орден Правды”.
— Ты думаешь, это Берольд придушил девку? — прямо спросил я.
— Конечно. В ту ночь он вернулся под утро. И был так напуган, что сам мне признался. Я мог бы его отослать в тот же день, но надеялся: все обойдется. Когда же услышал про “Орден”, то больше не стал рисковать.
— Хорошо. Ты повел себя мудро, — одобрил я. — Теперь отправляйся назад. Когда шум вокруг девки утихнет, доложишь мне.
Он ушел сразу, а я пошел к херпису. Ящер сидел в своей комнате. Он был каким-то потухшим, напуганным, странно покорным. От прежней строптивости не было даже следа.