— Доигрался? — спросил я Берольда.
Он вздрогнул и крепко вцепился в скамью, на которой сидел, опустив глаза в пол.
— Продолжай в том же духе: насилуй, души, а потом покаянно рыдай над разбитой судьбой! — с неприкрытой издевкой добавил я. — Ящер и есть звероящер. Ничтожество, тварь без рассудка, которая не управляет собой.
Раньше херпис бы вряд ли стерпел эту отповедь. Он бы в ответ зашипел, заворчал, попытался хоть как-то ответить. Теперь он молчал. Он считал, что я прав. И я понял: гомункул — в моей власти. Глупость, которую он совершил, ужаснула Берольда настолько, что херпис готов подчиниться любой каре.
— Ты не способен собой управлять, — продолжал я. — Когда меня нет с тобой рядом, ты делаешь страшные вещи. Ты создан убийцей, Берольд. Твоя кровь древних херписов будет толкать тебя снова и снова выслеживать жертвы! Таков твой удел. Ты не в силах его изменить. Два-три года назад ты рыдал над слащавою книжкой, теперь убил ту, что понравилась. И это только начало, Берольд!
Губы ящера стали дрожать, и я вдруг с отвращением понял, что он начнет плакать. “Что может быть гаже уродливой смеси животных порывов и этох слюнявых рыданий!” — брезгливо подумал я, глядя на ящера.
— Я знал, что этим закончится и предлагал тебе выход. Мой разум способен смирить твой жестокий инстинкт. Подчинившись мне, дав мне возможность следить сквозь тебя за людьми, ты нашел бы спасение. Я укротил бы порывы твоей неразумной души, устремленной к убийству. Я смог бы помочь тебе. Но ты отверг мою помощь.
Гомункул впервые за вечер взглянул на меня. Не могу описать эту странную смесь покаяния, страха и глупой надежды. Он был совершенно открыт. Тот барьер, что мешал мне войти в его разум, исчез.
— Наконец-то! — огнем опалило меня. — Пришел час!
— Ответь мне, Берольд, ты хотел бы покончить со страхами, с чувством вины, с ожиданием новых злодейств? — спросил я звероящера.
— Да, — очень тихо тветил гомункул.
— Скажи: “Да, Наставник!” — велел я ему, как когда-то.
И он повторил:
— Да, Наставник.
И я понял, что победил!
-8-
Обучение дальше пошло очень быстро. Берольд, перестав закрываться, за несколько месяцев стал моим верным орудием. Я мог в любую минуту, связавшись с ним, видеть и слышать все то, что творится вокруг. И никто не знал, что не противный подросток, а Маг наблюдает за ними, используя то, что узнал. Не Берольд, а я, Рамман, подчас говорил с власть имущими и поражал их своей дальновидностью, редким умом и умением знать, чем закончится важное дело.
Я создал ему три лица. Звероящер теперь мог предстать и подростком, которым он был, и мужчиной, и слабым больным стариком. Люди даже не знали, что это одно существо, полагая: в богатом поместье под Лонгрофтом давно живет старый дед со своим сыном и юным внуком. То, что они трое носят одно имя, тоже казалось нормальным. (В столице встречалось и семь поколений, где первых детей называли всегда одинаково, в честь деда, прадеда и остальных предков, звавшихся так.)
Я не слишком хотел погружаться в проблемы Берольда. Поняв, что могу управлять им, я стал оставлять звероящера чаще и чаще. Теперь он уже не нуждался во мне. Я, как и пообещал, очень быстро покончил со страхами ящера, с чувством вины, с ожиданием новых злодейств, внушив херпису, что его воля — закон для других, и он вправе вести себя так, как желает. Достаточно только найти благовидный предлог или дать денег, чтобы проступок не влек наказания.
— Сделал — умей скрыть!
Гомункул усвоил девиз. Давний случай с плясуньей казался теперь звероящеру просто смешным. Берольд начал гордиться тем, что он был херписом. Та неприязнь, с какой люди к нему относились, теперь забавляла гомункула. Он был доволен, когда мог унизить их. Ящеру нравилось втаптывать в грязь тех, кого почитали достойными.
— Да, я чудовище! Но вы не лучше меня! Вы пытаетесь быть благородными? Да? И надолго вас хватит? — как будто бы спрашивал ящер, глумясь.
Его игры меня утомляли. Маг должен быть выше подобных страстей. То, что ящер был мстительным, лишь подтверждало, что он существо низшей расы, не видящей собственной цели.
А годы шли... И пробил день, когда я понял, что я ошибся в Берольде, ему не стать верным соратником. Он всегда будет слугой, одержимым страстями. Кровь херписов — низкая кровь. Слишком много в ней скрыто страстей и инстинктов. Берольд не способен понять, как прекрасен холодный очищенный разум, подобный блестящей стреле, прорезающей звездную высь.
Глава 15.
-1-
Я давно размышлял, почему херпис был не таким, как другие гомункулы в колбах, и выделил три обстоятельства: