Путаясь в длинных шнурках, я не понял, когда ощутил что-то странное. Сквозь гнев, обиду и страх Орби вдруг проступило другое, пока что не слишком понятное чувство. Оно было слабым, как первый, еще неприметный, дразнящий живой язычок огня между завалами старых, пропитанных влагой стволов, неспособных гореть. Но случайно попавший клочок пересохшей на солнце травы помог вспыхнуть искре, залетевшей невесть от какого костра...
То, что я наконец разобрал, поразило меня, вызвав легкий шок. Орби гордилась тем, что пробудила во мне страсть. Ее страх не мог заглушить до конца ликования. За один миг я сумел уловить чувство давней обиды и ревности, что вызывала в Орбекке кузина-красавица, злость на мальчишек, не видящих, что она — женщина, что она хочет любви, хочет ласки.
Впервые почувствовав тело мужчины, еще не умея понять, что такое обычная похоть, Орбекка поверила, что я люблю ее. Мой грубый натиск не мог не пугать, но Орбекке хотелось быть взрослой, хотелось внушать «настоящие чувства». Ей льстило, что я пожелал ее раньше других. И к тому же она была чувственной. Грубая ласка ее будоражила много сильнее любых, самых нежных слов и поцелуев.
Такая гремучая смесь из наивности, первых, не слишком осознанных, плотских желаний, дурацких фантазий и жажды какой-то особенной тайны, способной вот-вот приоткрыться Орбекке, сразила меня. Я почувствовал, что ничего не могу сделать Орби. «Игрушке» положено было меня презирать, ненавидеть, бояться, однако для Орби я был... Кем? Не знаю. Я чувствовал только одно: сейчас девушке просто без разницы, что я ее похититель, что я отличаюсь от многих. Я просто был первым мужчиной, который ее обнимал и сумел пробудить в теле странные чувства...
— Уйди. Уходи! — неожиданно грубо сказал я Орбекке, разжав руки.
Она не сразу меня поняла. Постояла немного, потом вся вспыхнула темно-багровым румянцем и бросилась прочь. Я остался один.
— Идиот! — обругал я себе, глядя вслед Орби. — Если ее потянуло к тебе, это признак того, что девчонка глупа и распутна. Она хуже всех остальных!
-9-
Хуже... Лучше... Под вечер я понял: слова потеряли свой смысл. Они стали набором бесцельных, бессильных, бряцающих звуков, лишенных способности вызвать какой-либо отклик. Мне было неважно, чем вызвана вспышка чувств Орби, уловленных мной. Я еще раз хотел ощутить непонятный порыв, подтолкнувший ее подчиниться мне.
— Кот, прежде чем сожрать мышь, может и поиграть с ней... Никто не заставит кота ее съесть раньше, чем он захочет... Таков закон жизни, — внушал я себе. — Орби некуда деться... И я вправе с ней делать то, что захочу... А хочу я пока одного: позабавиться странным, негаданным чувством Орбекки, узнать, что оно может дать...
Я действительно верил тому, что твердил, но слова не могли заглушить непонятное чувство тревоги, возникшее после ухода Орбекки. Спроси меня кто-то, откуда оно, я, наверное, сразу ответил бы, что это следствие страха, который ты мне внушал, Рамман. Рассудок давно доказал: ты отнюдь не всесилен, однако инстинкт приучил опасаться тебя.
Я рассчитывал встретить Орбекку уже через день. Помня, как часто Орби крутилась у этой пещеры, я думал, что после всего, что случилось она непременно придет. Но прошло уже больше двух дней, а Орбекка не шла.
— Испугалась? Жалеет, что так повела себя? Просто стыдится? — мелькали вопросы.
Обычно хватало одной из подобных догадок, чтобы я ощутил себя херписом, возненавидев всех женщин, которых встречал. А сейчас вместо гнева я вдруг испытал непонятное чувство тоски.
— Может, ты, Рамман, что-то почувствовал? Понял, что здесь происходит, и помешал ей прийти? — вдруг пришло мне на ум.
Я вцепился в догадку, как будто она была в силах прогнать непонятную боль, хотя раньше она показалась бы мне самым худшим из всех объяснений. (Такой ход с твоей стороны разбивал мои планы.) Но я, видно, так поглупел в эти несколько дней, что не видел простейших вещей.
-10-
Переждав еще сутки, я сам пошел к Орби. Вы были с ней вместе, и ты безуспешно пытался внушить ей, как важно владеть Силой. Ваш разговор был недолгим, но явно успел надоесть тебе. Я ощущал очень мощный поток раздражения. Ты уже больше не мог, не хотел заглушать в себе чувство агрессии, что вызывала в тебе эта «глупая девка».
Орбекка открыто скучала. Я чувствовал, как ей тоскливо выслушивать умные речи о магии. Бурный протест против странной судьбы, как и жгучий порыв любопытства, толкавший ее ко мне, схлынули. Легкое чувство досады и скука... Вот все, что смогли пробудить в ней твои рассуждения. И я почувствовал жалость. К тебе? К ней? Тогда это было неважно.