— Ты молодец! — сказал мне тогда кто-то из моих новых дружков. — Этим кралям нельзя давать власть!
Я смолчал, но неожиданно понял, что он точно так же, как я, не умеет добиться признания, и очень злится на тех, кто имеет успех.
-4-
Сказка мне придала сил, заставила верить, что кто-то способен ко мне привязаться.
— Монстр встретил пять девушек, прежде чем смог разыскать Херувимчика. Значит, и я найду ту, кто поймет меня, сможет принять, — думал я.
Я читал эту сказку почти каждый день. Когда ты, Рамман, вызвал меня, я взял сказку с собой. И напрасно!
Я помню, какой ты пылал злобой, как ты твердил:
— У тебя нет клыков, нет рогов, нет когтей... Даже нет чешуи! По людским меркам ты не урод. Но любой, кто подходит к тебе, убегает в испуге. Ведь так? Они чувствуют, что в тебе скрыто такое, чего им не вынести. Ты звероящер! А ящер не может быть добрым. Он должен убить, пожрать ту, что посмеет приблизиться!
И я вдруг понял, почувствовал, что ты боишься. Безумно боишься того, что написано в книжке. Боишься любви. Ты сумел прикрыть страх маской жесткой насмешки, но я его чувствовал. Ты верил в то, что это правда, история может опять повториться. И я понял, что я смогу одержать над тобой верх. Ты больше не сможешь приказывать мне, потому что я вовсе не тот, кем ты хочешь меня видеть!
Я ошибался... Ты знал меня лучше, чем я сам.
-5-
Три года спустя я уехал в Лонгрофт, исполняя твою волю. Я не противился ей, так как очень хотел побывать при Дворе у Властителя. Я верил, что чем я дальше уйду от тебя и твоих черных Скал, тем я буду свободнее. То, что в последние годы я смог сохранить свой рассудок, не дать тебе воли над телом и разумом, мне придавало сил.
— Я не позволю себя превратить в куклу! — часто твердил я себе, когда ты безуспешно пытался прибегнуть к Слиянию.
В Лонгрофте мне не пришлось швырять золото. Гокстед уже научил меня, как управлять людьми с помощью их тайных слабостей, явных пороков и мощных амбиций. Еще не вступив в мир больших, я усвоил: отцы мало чем отличаются от сыновей. Они просто умеют владеть собой лучше, чем юноши, и у них больше возможностей, чтобы достичь нужной цели, и меньше иллюзий. Но именно там мне пришлось убедиться, что люди совсем не напрасно боятся меня
Глава 3.
-1-
В первый раз услыхав про трактир, где танцует “такая красотка, какой не найдешь при Дворе”, я нутром ощутил, что мне лучше туда не ходить. Но подобный отказ породил бы немало насмешек подростков, а я не хотел терять то, что сумел обрести. Здесь меня, как везде, не любили, однако уже не решались третировать. “Лучше сходить, а потом самому осмеять то, что видел,” — внушал я себе, собираясь на эту прогулку.
— Она как змея! Гнется, крутится, может свернуться клубком, — возбужденно рассказывал кто-то из тех, кто уже повидал “чудо”.
— И не из гордых! Я сам видел, как один дядька ей бросил огромный кошель. Так она подняла его. А потом, кончив плясать, при всех села к нему на колени. А после...
— Кончай врать!
— Сам видел! Клянусь Святым! Она пошла с ним за шторку, в ту комнатку, что наверху.
— Я бы тоже пошел...
— Размечтался! Того, что тебе выдает отец, не хватит даже на ужин для этой плясуньи...
Теперь я не помню, кто именно что говорил. Я тогда делал вид, что не слушаю, но ловил каждое слово. От старших ребят я не раз слышал, что есть такие места, где доступные девки танцуют раздетыми, и был уверен, что мы идем туда. Многие думали так же.
-2-
Трактир оказался совсем не похож на притон. Мы бывали и в худших тавернах. Цветы на столах, серебро пивных кружек и толстые белые свечи в больших канделябрах...
— Похоже, к хозяину ходит лишь избранный круг, для пьянчужек здесь слишком роскошно, — сказал кто-то.
Вызвав мальчишку-разносчика, (он был не старше нас) мы приказали ему принести пиво и кое-что из еды. В зале было достаточно шумно. Какой-то фигляр в разноцветном трико крутил сальто и ловко жонглировал парочкой факелов. После него ярко-рыжая женщина пела веселые песни. При свете свечей она мне показалась довольно красивой.
— Вот мымра! — презрительно фыркнул тот, кто нас привел. — Ничего, ждать недолго.
Я скоро отвлекся и даже не понял, когда появилась плясунья. Звон бубна и дробь каблуков в наступившей вокруг тишине, были громкими и очень резкими.
Веер взлетающих юбок из шелка и кружев... Блестящий корсаж золотой парчи... Яркие красные туфельки и бант такого же цвета, горящий кровавым пятном среди черных курчавых волос... Все неслось, все летело, кружилось сверкающим вихрем, который поверг меня в ступор. Я даже не мог рассмотреть, хороша ли она, эта женщина. Она казалась какой-то безумной воронкой, которая тащит к себе.