— Хороша? — спросил кто-то над ухом, и я обалдело кивнул.
Второй танец был так же стремителен. Третий... Я вдруг начал чувствовать злость. Мне хотелось схватить ее за руку, чтобы она перестала крутиться, и вытолкать вон. От ритмичных ударов звенело в висках, сердце бешено прыгало, а изнутри начинал подниматься какой-то туман, застилая рассудок...
Не зная, что делать и как успокоить себя, я схватил кружку пива и залпом ее осушил, не почувствовав вкуса.
— Ого, как его забрало! — сказал кто-то над ухом.
— Влюбился, едва взглянув! — фыркнул другой. — Эй, Берольд, приходи в себя, она ушла! И сегодня уже не вернется!
— Да он просто спятил!
— Еще бы! Наверное, так припекло, что уже невтерпежь?
— Прикуси язык, — тихо сказал я в ответ болтуну, ощущая, что просто не в силах сейчас отвечать должным образом.
— Это серьезно! — продолжил насмешник.
— Заткнись!
— Вот чудак! Ты, никак, разобиделся? Да ведь, Берольд, если кто из нас может ее получить, так только ты...
Я не помню, о чем там еще говорили мальчишки, какие советы давали мне. Каждый, боясь, что другие сочтут его слишком наивным, старался казаться циничным. При мысли, что кто-то из них может впрямь преуспеть у плясуньи, а после в деталях им все рассказать, будоражило кровь. То, что они все предлагали, казалось им новой игрой. Приписав мне безумную страсть, они честно составили план, как мне нужно вести себя, чтобы добиться успеха.
Почувствуй я, что они просто хотят посмеяться, и я бы послал их подальше. Однако мальчишки считали, что я справлюсь. Я был богаче их всех и свободно мог брать деньги. В обществе я был напорист и груб. То, что девка, которая пляшет в трактире, окажется гордой, казалось нелепым.
Я не посмел отказаться от роли, которая мне отводилась, боясь прослыть трусом. При мысли, что я опять стану изгоем, я чувствовал панику. Страх одиночества был моим главным проклятием. Я мог снести что угодно, но только не жизнь отщепенца.
-3-
Через два дня мы опять появились в трактире. Теперь я стремился уже рассмотреть, какова она, эта танцовщица. То ли ритм танцев стал медленней, то ли я просто настроился, что мне придется ухаживать, только она показалась намного желанней, чем в первый раз. Юбки плясуньи достаточно часто взлетали вверх и открывали не только красные туфельки, но и колени в ажурных чулках. (Пару раз мне казалось, что я видел, как среди кружев мелькнуло нагое бедро.)
После третьего танца, когда она стала рукой посылать поцелуи собравшимся, я бросил ей кошелек. И плясунья, подняв его, сдернула бант и швырнула мне красную ленту.
— Вот видишь? Она отличает тебя, первый шаг сделан!
Зависть, звучавшая в этих словах, подхлестнула. Я чувствовал, как поднимаюсь в глазах всей ватаги.
Потом мы не раз приходили в трактир. Вино, которое мы стали брать, болтовня дружков, как и улыбки плясуньи, всегда принимавшей подарки, давно заглушили тот страх, что проснулся во мне, когда я в первый раз повстречал ее. Я начал верить, что нравлюсь ей. И теперь, глядя на танец, я часто себе представлял, как, швырнув на постель, я сорву с нее жесткий корсаж, задеру эти юбки и... То, что плясунья должна быть в любви столь же бешеной, как в своих танцах, казалось бесспорным.
Однажды, совсем распалившись, я даже рискнул пойти к комнате, где она, кончив плясать, приходила в себя.
— Чего надо? — достаточно грубо спросила она, когда я постучал в дверь.
И я не рискнул к ней войти. А когда меня кто-то спросил, как дела, я ответил, что лучше не может быть.
— Так докажи, что она твоя. Всем. Покажи, как вы стали близки!
Предложение было поддержано гулом восторга. Я чувствовал зависть мальчишек и их восхищение. Я ошалел, я решил, что мой час наступил!
— Докажи... Покажи...
Это было непросто, однако я думал, что выкручусь. План был простым. Я рассчитывал, что после пляски, когда эта женщина будет идти мимо столика, я обниму ее и поцелую у всех на глазах, а потом поднимусь за ней следом наверх. Даже если я просто пробуду за дверью с десяток минут, ничего не добившись, мальчишки поверят, что мы с ней любовники. И с чего мне опасаться отказа? Она принимала подарки, бросала мне ленточки, фрукты, цветы... Так чего же еще было ждать?