Страх женщины вызвал во мне вспышку радости. Я понял, что я могу отомстить за паршивую сцену в трактире. Могу сделать с ней все, что я захочу. Мне позволено! Она смертельно боялась, что я заберу ее Силу и жизнь, но я жаждал другого... Мучительный жар поднимался из самых глубин существа, растекаясь щекочущей жуткой волной по всему телу...
— А почему бы и нет? — усмехнувшись, спросил я ее, ощутив, что она понимает, чего я хочу. — Тебе к этому не привыкать!
Я готов был ее взять здесь, прямо на голой земле, и заставить принять мое семя. Унизив ее, я сумел бы заставить ее пережить то, что сам испытал. Та дурацкая сцена в трактире была преднамеренной. Эта танцовщица знала, что я захочу отомстить и поеду за ней. Окажись я слабее нее, я уже был бы мертв...
Визг плясуньи был резок и очень пронзителен. Она вложила остаток магической Силы в сигнал, полетевший в ночную тьму, зная, что он будет принят.
— Заткнись! — зарычал я, шагнув к ней.
Визг острой стрелой пронзал мозг, разрушая желание действовать. Все поплыло, закружилось... Меня неожиданно стало тошнить... Я хотел одного: чтобы женщина просто замолкла... Не помню, как я оказался с ней рядом, что делал... Но визг оборвался, и тело плясуньи обмякло в моих руках... Я отпустил ее, и она тут же упала на землю. Сначала я просто не понял, что с ней, но отчетливый след пальцев, намертво сжавших ее горло, вдруг подсказал, что она мертва. Я задушил ее...
Это открытие вызвало шок. Я совсем не хотел убивать эту женщину! Просто сказать, что я был перепуган тем, что сделал, значит, вообще ничего не сказать. Я открыл, что я просто не в силах себя контролировать. Я звероящер, который не может вести себя, как человек! Не случайно меня ненавидят...
— Убийца! Чудовище! — словно услышал я вновь гулкий хор голосов, обличавших меня.
Случай дал мне шанс, чудом оставив в живых мою первую жертву, но я повторил преступление. Ящер рожден убивать...
-5-
Я вернулся домой лишь под утро. Когда опекун спросил, где я шатался, я вдруг ощутил, что не должен скрывать ничего. Если я промолчу, то сойду с ума... Я рассказал ему все, я готов был принять наказание. Если бы он мне велел пойти к страже и сдаться, то я бы, наверно, пошел. Но он мне приказал отправляться в постель и молчать обо всем, а потом отвез в Скалы, к тебе.
— Продолжай в том же духе: насилуй, души, а потом покаянно рыдай над разбитой судьбой! — с неприкрытой издевкой сказал ты мне.
Я мог ответить, что вовсе ее не насиловал, но промолчал. Я знал, что собирался так сделать, а мысль обладателя Силы подчас равна действию. Значит, твое обвинение было вполне справедливым.
— Ты создан убийцей, Берольд... Но мой разум способен смирить твой жестокий инстинкт. Подчинившись мне, дав мне возможность следить сквозь тебя за людьми, ты нашел бы спасение. Я укротил бы порывы твоей неразумной души, устремленной к убийству. Я смог бы помочь тебе...
Я был напуган, и мне захотелось поверить тебе. Я раскрылся, открыв тебе доступ в мой разум, а ты не сдержал свое слово. Ты просто снял страх, отучил сомневаться, оценивать и размышлять.
-6-
Я вернулся в Лонгрофт. Поначалу я был осторожен, потом стал себе позволять очень много. При помощи Силы я мог предсказать ряд событий и, дав ряд советов придворным, снискал уважение. Со мной теперь приходилось считаться. Еще я открыл, что мне нравится втаптывать в грязь тех, кого уважали. Я часто обманом подталкивал многих, считавших себя образцом добродетели, красть, лгать и продавать очень важные тайны.
— Ты погань! Ты мразь! — повторял я своей каждой жертве. — Я скот, но я и не пытаюсь казаться хорошим, а ты притворяешься честным, и добреньким! Кто же из нас хуже? А?
Когда я видел семью, о которой твердили, что нет их дружнее, я знал, чем мне нужно заняться. Глава семьи скоро проигрывал в карты свое состояние, жена ему изменяла с лакеем, а сын продавал сестру всем, кто желал ее ближе узнать.
— Где же ваша любовь, о которой мне столько твердили? Где верность? Где стойкость, которая вам помогла бы, лишившись богатства, сберечь ваше чувство достоинства? — спрашивал я.
Не найдя, что ответить, мне просто плевали в лицо, а потом на коленях просили прощения и умоляли помочь.
А еще я любил разбивать пары нежных влюбленных, которые всех умиляли. Как нежно ухаживал мальчик за девочкой! Цветы, конфетки, духи, клятвы верности! Взгляды и вздохи, пожатия ручек: «Ты мой, я твоя!» Такой радужный мыльный пузырь, выдаваемый за бриллиант... А когда я пытался притиснуть в глухом закоулке прелестную куколку, пылкий влюбленный спешил «сделать ноги», боясь, что придется ее защищать, утешать или мстить за бесчестье невесты.