- Госпожа?.. - услышала она неуверенный голос.
Мара остановилась:
- В чем дело?
Хадонра заговорил снова:
- Добро пожаловать домой, госпожа, - добавил он, как требовал этикет. - Меня зовут Джайкен, госпожа.
- Что случилось с Сотаму? - тихо спросила Мара.
Джайкен опустил глаза:
- Он умер от горя, госпожа... последовал за своим господином в царство смерти.
Мара смогла лишь кивнуть в ответ и двинулась к своим покоям. Она не удивилась, узнав, что прежний хадонра отказался от пищи и питья после смерти властителя Седзу. Он был старым человеком, и, должно быть, ему хватило нескольких дней, чтобы уморить себя... Невольно она задумалась: кто мог назначить вместо него на должность хадонры этого Джайкена?..
Она уже повернулась в сторону одного из боковых залов, примыкавших к саду, и тут Накойя произнесла:
- Госпожа, ваши покои - по ту сторону сада.
Маре с трудом удалось еще раз кивнуть. Все ее личные вещи теперь будут перенесены в покои отца - самые просторные в доме.
На одеревеневших ногах она прошла через весь сад; такой сад располагался в центре каждого цуранского дома, где проживали знатные семьи. Резные деревянные решетки, обрамляющие галереи второго этажа, цветочные клумбы и фонтаны под деревьями в саду казались одновременно и привычными и неизбежно-странными после каменной архитектуры храмов.
Наконец Мара остановилась перед входом в отцовские апартаменты. На расписных стенных перегородках была красочно изображена сцена битвы - легендарного сражения, в котором Акома одержала победу над врагом, теперь уже давно позабытым. Хадонра раздвинул створки дверей.
Мара помедлила пару мгновений. Увидеть свои вещи в отцовской комнате оказалось для нее столь тяжким ударом, что она почти утратила самообладание, словно сама эта комната каким-то образом ее предала. И снова воспоминание обожгло душу: в последний раз она переступила этот порог в ужасный вечер, когда у них с отцом дело дошло чуть ли не до ссоры. Она - обычно такая рассудительная и послушная дочь - в тот раз показала себя не менее горячей и упорной, чем отец.
Ноги плохо повиновались Маре, когда она шагнула вперед.
Она поднялась на небольшое возвышение, уселась на подушки и жестом показала девушкам, ожидавшим приказаний, что их заботы ей сейчас не требуются. После этого вошли Кейок, Накойя и Джайкен, и каждый из них склонился перед Марой в поклоне. Папевайо остался у дверей, охраняя вход из сада.
Мара хрипло проговорила:
- Я хочу отдохнуть. Путешествие было утомительным. Оставьте меня.
Прислужницы немедленно покинули комнату, но трое из свиты явно колебались.
- В чем дело? - спросила Мара.
Ответила Накойя:
- Еще много нужно сделать. Много такого, что не может ждать, Мараанни.
Старая няня назвала ее ласковым детским именем из самых добрых чувств, но для Мары оно показалось символом всего, чего она лишилась. Она прикусила губу, когда Джайкен сказал:
- Госпожа, важные дела не продвинулись ни на шаг, с тех пор... с тех пор, как погиб твой отец. Надо принять множество решений... и как можно скорее.
Кейок согласно кивнул:
- Госпожа, твоего образования недостаточно для властвующей особы. Тебе придется научиться многому из того, чему мы учили Ланокоту.
Запоздалые сожаления о яростных упреках, которыми она обменивалась с отцом вечером накануне ее отъезда, и без того тяжким грузом лежали на сердце у Мары, и прозвучавшее сейчас имя брата обожгло ее новым воспоминанием: он больше не наследник отца. Почти как горестная мольба прозвучали ее слова:
- Только не сейчас! Не сейчас!
Накойя не смолчала:
- Дитя мое, нужно быть достойной своего имени. Ты должна...
У Мары зазвенел голос; она чувствовала, что вот-вот сорвется:
- Я сказала, не сейчас! Еще не совершен обряд погребения! Я выслушаю вас, после того как побываю в священной роще.
Могло показаться, что короткая вспышка гнева отняла у нее последние силы. Едва слышно она добавила:
- Прошу вас...
Джайкен уже готов был удалиться. Он сделал шаг назад, невольно одергивая на себе ливрею, но, взглянув на Кейока и Накойю, увидел, что те не двинулись с места. Военачальник предпринял новую попытку настоять на своем:
- Госпожа, выслушай. Наши враги скоро начнут действовать, чтобы покончить с нами. Властители Минванаби и Анасати оба считают, что род Акома повержен в прах. Возможно, еще несколько дней они не будут знать, что ты не успела принести последние обеты в храме, но нам нельзя полагаться на их неведение. Возможно, шпионы уже донесли им о твоем возвращении; а если так, то в эту самую минуту они строят планы, каким образом разделаться с нами раз и навсегда. От велений долга невозможно отмахнуться. Тебе придется справиться со множеством дел, если мы хотим, чтобы у Акомы осталась хоть какая-то надежда выжить. Теперь имя в честь вашего рода - в твоих руках.
Мара высоко вздернула подбородок - в точности так же, как делала это в детстве.
- Оставьте меня одну, - прошептала она.
Накойя шагнула к возвышению:
- Дитя мое, прислушайся к словам Кейока. Наши утраты прибавили врагам наглости, и у тебя нет времени, чтобы давать себе поблажку. Твои наставники обучали тебя тому, что требуется для жены наследника из другого знатного дома; этого недостаточно для правительницы!
Голос Мары поднялся почти до крика; кровь шумела у нее в ушах:
- Я не просила, чтобы из меня делали правительницу! - Опасно близкая к слезам, она пыталась в гневе обрести опору. - Еще неделю тому назад я должна была стать одной из сестер Лашимы... к чему стремилась всю жизнь! Если мне суждено охранять честь Акомы ради отмщения роду Минванаби, если мне понадобятся совет и обучение - все это подождет, пока я не посещу священную рощу и не воздам долг памяти убитых!
Кейок взглянул на Накойю, и та кивнула головой. Юная властительница Акомы была на пределе сил. И старая няня сказала:
- Все приготовлено, чтобы ты могла посетить рощу. Я взяла на себя смелость выбрать ритуальный меч твоего отца, чтобы призвать его дух, когда настанет срок, а для духа Ланокоты - тунику, которую надевал твой брат в день праздника возмужания.
Кейок указал туда, где на богато расшитой подушке лежали две названные реликвии.
Увидеть меч, которым опоясывался отец в дни торжеств, и одеяние, в которое был облачен брат в ознаменование памятного дня его жизни, - это было больше, чем могла вынести измученная, убитая горем девушка. Чувствуя, что ей не сдержать слез, она приказала:
- Оставьте меня!
Все трое колебались, хотя дальнейшее неповиновение властительнице могло повлечь за собой суровое наказание, а то и смертную казнь. Первым повернулся Джайкен. Не сказав более ни слова, он покинул покои госпожи. За ним последовал Кейок, но Накойя, уже направляясь к выходу, повторила:
- Дитя мое, в роще все готово.
Затем она вышла и медленно сдвинула за собой скользящие дверные створки.
Только оставшись одна, Мара перестала сдерживать слезы, хотя все еще не позволяла себе зарыдать. Она встала и подняла подушку с мечом и туникой.
К участию в погребальном обряде допускались самые близкие: только члены семьи могли войти на Поляну Созерцания, находившуюся в священной роще. В обычных обстоятельствах дело не обошлось бы без торжественной процессии: слуги и вассалы проводили бы хозяйских родичей, оставшихся в живых, до ограды перед входом. Но сейчас из боковой двери господских покоев Мара вышла одна. Она осторожно несла подушку; полы ее измятой хламиды волочились по земле.
Слепая и глухая ко всему окружающему, она, тем не менее, уверенно продвигалась к своей цели. Ее ноги знали путь, вплоть до последнего камня, вбитого в искривленный корень дерева уло около ворот. Плотная живая изгородь, стоявшая стеной вокруг рощицы, защищала ее от посторонних взглядов. Войти сюда, кроме членов семьи Акома, мог только жрец Чококана для освящения рощи или садовник, содержавший в должном порядке цветы и кустарники. Ряд кустов, выращенных перед воротами, не давал никому возможности разглядеть, что происходит внутри.