То, что он высок и толст, я определила по его тени, по колыханию воздуха у своего лица – посмотреть на него я не осмелилась. Я не отрывалась от экрана, где огромный негр имел щуплого белого. Мой сосед начал шевелиться. Я поняла, что чемодан передвигается – он стукнул меня по ноге. Какого черта делает этот тип? Неужели собирается пересчитывать здесь деньги? И тут я уголком глаза увидела то, от чего меня охватила паника, – пистолет. Уж не собирается ли он убить меня? Инстинктивно я повернула голову и посмотрела на него – широкое бесцветное лицо, полуоткрытый рот, немного высунутый язык. А в руках у него был не пистолет, а темный напряженный член, твердый, как перекладина в платяном шкафу. Это не тот, кого я жду, не террорист, это, наверное, единственный бисексуал во всем кинотеатре, а может, и на всей планете, и надо же, чтобы он заметил меня, сел рядом и занялся своим делом.
Я резко вдохнула, встала и вышла, таща свой чемодан. И тут это случилось: я шла по проходу в поисках другого места, когда кто-то появился у меня за спиной и схватил чемодан.
– Это наше, – прошептали мне в ухо.
Действовал незнакомец спокойно и выверенно: я почувствовала его руку на своей и отпустила ручку. Потом увидела его спину и темный костюм – он шел впереди меня, направляясь к выходу. Несколько мгновений я не могла шевельнуться, но тут один из зрителей пожаловался, что я заслоняю экран. Я бегом кинулась на улицу, где у дверей меня ждали Феликс и Адриан.
– Вы его видели, вы его видели? – возбужденно крикнула я.
– Кого?
– Человека с чемоданом.
– Нет, мы никого не видели. Здесь никто не выходил. Наверное, там есть другой выход.
На самом деле мне было все равно, как он вышел, главное – нам наконец удалось сделать это. Игра в полицейских и воров закончена.
Измотанные, мы возвращались домой молча. Странно, но я ни разу не подумала о том, что будет после передачи выкупа: все свои силы я направила на выполнение этой операции. Теперь же, когда напряжение спало, в голове у меня была полная сумятица. Поскольку мы заплатили требуемую сумму, то Рамона, вероятно, освободят, и он вернется домой. От мысли о его освобождении мне становилось легче, конечно, мне становилось легче. Но мысль о его возвращении домой меня не радовала, отнюдь не радовала. Теперь, когда он должен был снова оказаться рядом со мной, я уже не чувствовала к нему такой нежности, как в последние дни. Я воображала, как он входит, представляла себе его изуродованную руку (бедняжка), как он садится в кресло и раз за разом принимается рассказывать о похищении, в течение ближайших лет он расскажет об этом сто пятьдесят тысяч раз, сто пятьдесят тысяч раз повторит свою скучнейшую историю – Рамон медлителен, зануден и вообще совсем не умеет рассказывать.
Я так и видела, как Рамон в тысячный раз рассказывает о похищении, он курит так, как привык курить: сигарету держит четко перпендикулярно губам, а когда выдыхает дым, причмокивает; он открывает и смыкает губы с влажным причмокиванием, словно какая-нибудь рыба. Я уже заранее не выносила это чмоканье и рыбью манеру открывать рот. Забавно думать о том, как развивается неприязнь к близкому человеку: поначалу тебя раздражает, что твой партнер тебя не слушает или не проявляет свою любовь так, как ты этого ждешь, или ты находишь, что в дурном настроении он невыносим; но потом, когда уже пройден водораздел супружеских ссор, начинаешь выходить из себя потому, что он с шумом втягивает с ложки суп или имеет привычку свистеть, принимая душ; одним словом, все эти безобидные вещи постепенно образуют то ядро упреков и непонимания, из которого рождаются злоба и великое разочарование. И в возвращении Рамона меня больше всего пугало, что я опять буду слышать и видеть, как он причмокивает губами, когда возьмет в изуродованную руку (бедненький) сигарету – когда я видела, как он по-рыбьи открывает губы, меня охватывала такая ненависть, что я была готова запихнуть ему в рот, к примеру, раскрытый зонт обычного размера.
С другой стороны, я с некоторым беспокойством думала, что такая острая неприязнь к Рамону может быть вызвана присутствием Адриана. Вот вернется Рамон со своими занудными разговорами, сигаретами и ампутированным пальцем (бедненький), и я тоже вернусь к своей обычной жизни. Без Феликса и его удивительных рассказов. И без Адриана. Не то чтобы у меня на Адриана были какие-то планы, отнюдь, просто наши отношения походили на игру, в них было что-то теплое и блестящее, они освещали жизнь и немного опьяняли. Мне будет не хватать их обоих, теперь это стало ясно. Адриана очень будет не хватать.