Я думала об этом, пока мы на кухне ели бутерброды, запивая их вином, и тут Адриан торжественным тоном сказал:
– Я открыл кое-что, и мне это кажется важным.
Мы в ожидании смотрели на него.
– Знаете, одного двадцатипятилетнего парня в мадридском зоопарке убило молнией. И самое странное, что в тот день в Мадриде не было ни облачка, ни урагана, не пролилось ни капли дождя. Значит, это была единственная молния во всем городе.
Мы растерянно глядели на него.
– Другой парень, двадцати трех лет, разбился на машине на Гвадалахарском шоссе. Сообщают, что его смело с дороги сильным порывом ветра. Но в тот день не было ветра, и ехал он на такой скорости, что никак не мог вылететь с дороги. Парень, разумеется, погиб. И еще: двумя днями позже другой двадцатипятилетний парень погиб, когда на мадридской улице ему в ветровое стекло угодил камень. Камень отдали на экспертизу, это оказался метеорит! Кусок звездной материи, часть астероида, осколок космоса! Метеорит попадает в ветровое стекло – это настолько невероятно, что этого почти и быть не может! Но это случилось. Что вы думаете по этому поводу?
Мы взглянули на него несколько раздраженно.
– Не знаю. А о чем здесь думать? – сказала я.
– Но это же так странно, чрезвычайно странно!
– Ну и что ты этим хочешь сказать?
– В общем… Я знаю, это покажется глупостью, или паранойей, или тем и другим одновременно, но не кажутся ли все эти события заговором с целью убийства молодых людей? В конце концов, есть в этом что-то сверхъестественное. Вы же знаете, в совпадения я не верю.
С печальной снисходительностью мы смотрели на него. Или, быть может, печальную снисходительность испытывала только я: Феликс насмешливо улыбался. Зеленый мальчишка, нелепый мальчишка, который произносит чудовищные глупости с набитым ртом, казался мне привлекательнее, милее и желаннее, чем Рамон, мой муж (бедняжка). Если бы я осталась с Адрианом, жила бы с ним, то, возможно, наступило бы время, когда я возненавидела бы его за то, что он говорит с набитым ртом, как сейчас, когда изо рта у него падали мокрые от слюны крошки хлеба. Но в это мгновение даже такое безобразие вызывало у меня нежность. Нет в мире большей пристрастности и более жестокой несправедливости, чем те, что порождаются чувством.
Но он не вернулся. Я говорю о Рамоне – он не вернулся ни в тот день, ни на следующий, ни на третий. Не вернулся Рамон с рыбьим ртом и отрезанным пальцем, бедняжка. Время шло, от него не было никаких известий, и постепенно чувство вины стало разъедать мне душу. Я думала, что чемодан действительно унес какой-то вор. Думала, что похитители не удовлетворились полученной суммой и хотят потребовать еще денег. Но главное, я думала, что мой муж не вернулся, потому что я не хотела, чтобы он вернулся; что моя неправильная любовь стала магической и роковой причиной его несчастья; что он, возможно, умер, казненный моим презрением. Меня лихорадило, меня тошнило, у меня горели губы, но ни одно из этих наказаний не вернуло Рамона.
Зато появилась судья по имени Мария Мартина. На следующий день раздался неожиданный звонок меня просили прийти в суд во второй половине дня. Приглашали на неформальную беседу, без повестки, но речь шла о деле, связанном с исчезновением моего мужа, и потому мне лучше явиться, с бюрократической надменностью сообщил мне секретарь.
В суд я пришла настолько испуганная, что к тому времени, когда меня ввели в кабинет Марии Мартины, чувство вины у меня достигло таких размеров, что я была готова признаться в ограблении почтового поезда Глазго – Лондон. К моему удивлению, вызвали к судье не только меня: на стуле со скромным и скучающим видом, плотно сдвинув колени, как обычно сидят очень высокие женщины, ждал инспектор Хосе Гарсия. Он приветствовал меня кивком и указал на другой стул. Больше никого в кабинете не было. Комнатка оказалась маленькой и жалкой, типичный казенный кабинет – стены в пятнах и огромный расшатанный письменный стол, который занимал почти все пространство. Я не заметила никаких личных вещей, кроме подушечки, лежавшей на сиденье деревянного кресла судьи, зато подушечка сразу привлекала внимание: туго набитая, отвратительного желтого цвета, с вышивкой, на которой была представлена белая курица в полный рост в туфельках на каблуках и юбке в горошек. Мерзкие курицы, казалось, вечно сопровождали мои грехи.
– Спасибо, что пришли, сеньора Ирунья.