Ночь шла на убыль. Севрен начал отчаиваться. Он уже гораздо дольше сражался с сугробами, чем добирался до них. Несмотря на все его старания, до перевала было еще далеко. Он злился на стихию и уже был недалек от того, чтобы позволить ей победить.
Небо на востоке едва заметно посветлело, когда Севрен заметил на дороге позади какой-то темный силуэт. Похоже, это был пеший путник. Он быстро бежал по дороге и приближался с каждым мгновением. Вскоре Севрен понял, что это орк. Он заволновался и стал гадать, не совершил ли чего-то нехорошего, не оскорбил ли орков тем, что увез Дар. Будь она в добром здравии, она бы все сама объяснила, но Дар сейчас ему помочь не могла. Севрен ждал. По его расчетам, орк должен был скоро догнать его.
Когда орк поравнялся с Севреном, он сказал единственное:
— Иди за мной.
Затем он пошел первым, легко ступая по сугробам. Севрен покорно побрел следом. Какое-то время орк шагал, прокладывая путь для Севрена и коня, а потом указал на нависавший над дорогой скальный козырек. Он расчистил место в снегу, снял Дар с коня, сел и положил ее себе на колени. Севрен смотрел на орка, чувствуя себя лишним. Орк принюхался к дыханию Дар, затем поднял подол ее платья, чтобы осмотреть грудь. Стало видно темное пятно размером с кулак Севрена. В предрассветных сумерках оно напоминало дыру. Орк поднял голову.
— Наломай веток с дерева, — сказал он, указав на сухую сосну, — ей нужен огонь.
Севрен сделал, как сказал орк. Когда он вернулся, орк держал Дар на руках, повернув ее лицом к себе, и что-то жевал. На глазах у Севрена он вытащил кинжал и снова поднял подол платья Дар, чтобы обнажить рану. Севрен встревожился.
— Что ты делаешь?
Держа кинжал над бледной кожей Дар, орк поднял голову и посмотрел на Севрена.
— Я готовлю снадобье, — пробормотал он с полным ртом.
Затем он несколько раз провел лезвием кинжала поперек раны. Получились надрезы в форме звезды. Как только появилась кровь, орк наклонился и сплюнул на рану.
— Ты можешь спасти ее?
— Это слабое снадобье, — ответил орк — все еще с набитым ртом, — оно даст ей время, ничего больше.
Орк продолжал сплевывать, пока кровавая звезда не покрылась его слюной полностью. Потом он вынул изо рта комок пережеванных целебных трав, уложил их на рану, опустил платье Дар и завернул ее в плащ. Он протянул Севрену огниво и трут.
— Сможешь развести костер? Ее нужно согреть.
— Хай, — проговорил Севрен, пустив в ход едва ли не весь свой скудный запас оркских слов.
Разводя костер, он не мог не обратить внимания на то, с какой нежностью орк держит Дар на руках. Севрену стало не по себе, и он поймал себя на том, что ревнует. Наконец он не выдержал и спросил:
— Ты — тот самый орк, который приютил Дар в войсковом лагере?
— Хай. Я — Ковок-ма.
— Ты любишь ее?
— Я не знаю этого слова.
Севрен прижал руку к сердцу.
— Большое чувство. Вот здесь.
— Хай, Даргу-ят наполняет мое сердце, — ковок-ма понюхал воздух, — и твое тоже.
Севрен догадался, что орк почувствовал исходящий от него запах любви — атур. Зная, что его чувства теперь известны Ковоку, он задал вопрос, которым выдал себя еще больше:
— А сердце Даргу-ят… Ты наполняешь ее сердце?
— Это все равно.
— Потому что она умрет?
— Даже если она выживет, мы ни за что не стали бы благословленными.
— Это означает «супругами»?
— Наверное, да.
Севрен смотрел на Ковока, казавшегося ему таким чужеродным. Он изумлялся тому, как подобное существо могло помыслить о том, чтобы жениться на Дар. Но сомневаться не приходилось: орк собирался это сделать.
«А у Дар тоже были такие помыслы? — стал гадать Севрен и понял, что он никогда этого не узнает, — это единственное, что у нас с ним есть общего, — мы оба любим женщину, которая скоро умрет».
Однако Севрен проникся сочувствием к Ковоку, и из-за этого орк перестал казаться ему таким уж чужим и странным.
— Теперь она — Великая Мать, — сказал Севрен, — так что мои чувства, как и твои, мало что значат.
— Я понимаю твою печаль, — сказал Ковок-ма и на миг задержал взгляд на Севрене, — я думаю, что ты не такой, как большинство вашавоки. Давай вместе позаботимся о Даргу-ят, пока она жива.
Севрен сел ближе к Ковоку и сжал руки Дар в своих руках, чтобы согреть их. То ли из-за того, что ее согрело тепло костра, то ли из-за того, что рядом с ней находились двое, которые любили ее больше всего на свете, то ли и потому, и поэтому… но боль покинула лицо Дар. Когда встало солнце, она открыла глаза и вяло улыбнулась.
— Севрен, — прошептала она, — ковок.
— Ковок-ма дал тебе целебное снадобье, — сказал Севрен, — скоро ты будешь дома.
— Поспешите, — прошептала Дар.
Севрен сел верхом на Всполоха. Ковок-ма поднял Дар и передал ее гвардейцу. Затем орк пошел вперед, пробивая дорогу в снегу для коня. Они мало-помалу продвигались к перевалу. В чистом небе сияло солнце, но воздух был морозным, и вдобавок дул порывистый ветер. Дар привалилась к Севрену и впала в забытье.
Дар не видела гор, не чувствовала, как ветер прикасается к ее лицу. Она пребывала в сумеречном мире своих видений, на которые взирала с закрытыми глазами. Ближе яви стал для нее этот мир — туманная местность, наполненная размытыми силуэтами. Однако кое-что Дар видела ясно. Не поворачивая голову, она устремила взгляд вниз и увидела сердце Всполоха, бьющееся в его груди. Сердце было большое, и с каждым ударом оно вспыхивало. Дар понимала, что этот конь будет с радостью служить Севрену, пока его большое сердце не разорвется.
«Это тоже любовь», — догадалась Дар.
Точно так же Дар увидела сердце Ковока и сердце Севрена. Их чувства, конечно, были сложнее, чем чувства коня, но для Дар они были открыты.
«Не так ли Мут ла видит мир?»
Собственное тело представало перед Дар таким, что это вновь заставило ее вспомнить о видении, пережитом ею во мраке, когда с нею рядом была Мут-па. Дыра в ее груди была видна отчетливо, ее края горели тускло-красным светом. Кожа казалась прозрачной раковиной. Дыра разрасталась, а кожа становилась все тоньше. Под кожей, будто птичка, которую посадили в кувшин, трепетала и билась Фатма.
«Если моя кожа порвется, Фатма улетит прочь. Тогда она будет потеряна для уркзиммути».
Усилием воли Дар вернулась в мир ветра и гор. Она разжала веки и увидела заснеженную дорогу, сверкающую в лучах утреннего солнца. Она почувствовала, как Севрен обнимает ее, увидела его руку, сжимавшую поводья.
— Поспеши, — прошептала она.
После перевала дорога пошла на спуск. Снег стал не таким глубоким. Через некоторое время Ковоку уже не нужно стало прокладывать тропу для коня.
— Ты должен скакать дальше, — сказал он Севрену, — когда доберешься до палаты клана, скажи так: «Даргу-ят нак Мут Маук. Фер тайяк». Это значит: «Даргу-ят — Великая Мать. Она умирает». В клане сделают все, что нужно.
— Но ведь ты дал ей целебное снадобье.
— Оно очень слабое. Я не такой уж опытный знахарь, — ковок-ма сунул руку под плащ и вытащил предмет, похожий на рукоятку маленького ножа. Ковок-ма нажал на выступ сбоку. Из рукоятки выдвинулась зловещего вида спица Ковок-ма указал на ее острие, окрашенное чем-то зеленовато-коричневым, — это яд, — сказал он, — скажи: «Гатав ма мут туси». Это значит: «Приведите ко мне мать-целительницу». Покажи ей эту вещь, — ковок-ма снова нажал на выступ на рукоятке, и спица убралась внутрь ее. Затем он протянул оружие мага Севрену, — теперь поезжай. Скачи быстро.