В одну секунду девочка перемахнула через цепь, ободрав в спешке руку, и припустила по камням, торопясь выбраться на дорогу. Ребята сбежали с пристани и помчались по краю бухты ей наперерез. Они легко могли поймать ее: по камням далеко не убежишь, но, казалось, нарочно держались на расстоянии. Когда Утрата наконец выбралась на дорогу и заторопилась в гору прочь от города, ребята с улюлюканьем преследовали ее, замирая всякий раз, как она оборачивалась на них, но двигаясь следом, едва она поворачивалась к ним спиной. Утрата вскинула голову, упрямо подставляя лицо ветру. Она решила не обращать внимания на преследователей. Она бы так и поступила, если бы Алистер Кэмпбелл не швырнул в нее камнем. Это был маленький камешек, обычная галька, и бросил он не со всего размаху, так что вреда не причинил, камешек упал на дорогу у самых ног девочки, но это ее разозлило. Утрата резко обернулась, лицо ее пылало гневом, глаза сверкали. Мальчишки замерли на месте. С минуту никто не двигался, все хранили молчание – словно зачарованные. Но вот один, самый маленький, не удержался и хихикнул, его сестра поспешно зажала ему рот рукой. Алистер Кэмпбелл, самый старший из всей компании, собрался с духом и пустился наутек. Другие кинулись следом за ним, да так, что камни заскрипели у них под ногами. Малыш, который так не вовремя рассмеялся, оступился и упал, сестра подхватила его и, не дав расплакаться, потащила за собой, с опаской оглядываясь назад.
Утрата смотрела им вслед, пока ребята не скрылись за зданием школы. Глаза девочки по-прежнему метали молнии. Она не боялась своих преследователей. Они боялись ее. Но это было еще хуже: Утрата была обречена на одиночество и изгнание. Девочка вздохнула, потерла глаза тыльной стороной ладони, потом повернулась и пошла прочь по дороге, ведущей к дому.
Утрата жила в большом белом доме на берегу озера. Дом назывался Луинпул. Он был окружен каменной стеной, вдоль которой росло несколько деревьев с плоскими от постоянных ветров макушками. Поблизости, насколько можно было окинуть взором, не было других домов и деревьев – лишь озеро да безлесые холмы. Когда-то вокруг дома был сад, но от него остались только отмечавшие дорожку зеленые стеклянные шары, которые привязывают к ловушкам для омаров, да старый, одичавший куст фуксии у крыльца.
Парадная дверь не открывалась. Долгие годы ею не пользовались, она разбухла от сырости и не двигалась. Через заднюю дверь Утрата прошла прямо в большую темную кухню. Последние лучи заката пробивались сквозь крошечное окошко и казались совсем бледными по сравнению с огнем в очаге. Анни Макларен, наклонившись, ворошила золу.
– Поздновато, – проворчала она и встала, ухватившись рукой за полированный латунный поручень над очагом. Ей было много лет и она страдала ревматизмом. Сквозь редкие седые волосы просвечивал розовый череп.
Утрата ничего не ответила. Она присела на скамейку у огня, стащила сапоги и поставила их сохнуть.
– Каша на плите, – сказала Анни Макларен и подошла к столу, чтобы подкрутить фитилек в керосиновой лампе.
– Не зажигай, – попросила Утрата. – От огня и так светло.
Анни Макларен заколебалась. Потом повернулась к очагу и стала накладывать в миску кашу из черного горшка. Она достала ложку из стола.
– Вот, поешьте, леди.
Старуха уселась в плетеное кресло напротив Утраты и, сложив на коленях морщинистые узловатые руки, смотрела, как та ест. Чайник, подвешенный на крюке над огнем, заворчал, вода, выплескиваясь из носика, с шипением падала на угли. Часы, неразличимые в темноте, тихонько тикали в углу комнаты. В трубе гудел ветер.
Утрата зарыла озябшие ноги поглубже в ковер и доела кашу.
– Сегодня приплыли новые люди, – сообщила она. – Двое мужчин, женщина и мальчик. А еще слепая девочка.
– Надеюсь, ты не ходила на пристань?
Утрата покачала головой.
Голос Анни Макларен стал озабоченным.
– Ты ведь помнишь, что он сказал. Я ему обещала.
– Я там не была.
Утрата не отрываясь смотрела на огонь, на пляшущий зеленоватый язычок пламени.
– Значит, болтала с кем-то. Иначе откуда тебе знать про все это?
– О приезжих-то? – Утрата зажмурилась и таинственно улыбнулась. – Я ведь могу видеть сквозь стены и разглядеть то, что за углом, – пропела девочка. – Я могу летать над горами и морем. Я знаю, кто приходит и кто уходит, а они меня никогда не видят.
Анни Макларен смущенно рассмеялась.
– А если он не поверит твоим россказням, леди?
Утрата хитро взглянула на Анни сквозь опущенные ресницы.
– Но ты-то веришь…
Анни Макларен заворочалась в кресле, так что заскрипели старые пружины.
– Что ж, у тебя есть Силы, – сказала она чуть ворчливо, но с почтением. – Хотя, на мой взгляд, видеть сквозь стены – это одно, а летать – совсем другое.
Уголек проскочил через решетку и чернел теперь на полу у очага. Анни наклонилась, чтобы подбросить его обратно, а потом с кряхтением вновь опустилась в кресло.
– Я знаю то, что я знаю, этого я отрицать не стану. Но он считает это все… ну… выдумками. Так что лучше помалкивай, леди. И не рассказывай ему о новых людях, приплывших на пароходе. А то он еще подумает, что ты была в городе и болтала там со всеми. Он не хочет пересудов. И я обещала ему, что мы будем держать язык за зубами.
Девочка сидела ссутулившись.
– Не пойму, почему я не могу ходить где хочу. Не боюсь я мистера Смита.
– Тебя и не просят бояться. Только веди себя тихо и почтительно да делай, что он скажет. Не водись ни с кем и не болтай лишнего. И все будет в порядке.
Анни Макларен помолчала, а потом пробормотала себе под нос:
– Мне не нужны неприятности. В мои годы мне необходимы покой и тишина.
Старуха откинулась на спинку стула и закрыла глаза. И, как это часто случается со старыми людьми, сразу уснула. Рот ее приоткрылся.
Подперев рукой подбородок, девочка смотрела на огонь. Тикали часы, шипел чайник, потрескивали угольки. Вдруг Утрата напряглась и прислушалась. Девочка вскочила со скамейки и потянула Анни Макларен за подол, чтобы разбудить ее.
– Мистер Смит идет, – сказала она громко. – Зажигай лампу, я побегу открою ворота.
Утрата выскочила во двор, распугав уснувших кур, которые устроились на ночлег на куче торфа у заднего крыльца. Ветер подхватил ее юбку и надул словно парус. Девочка пробралась по тропинке к воротам и открыла их, впустив белый «ягуар», который с ворчанием покатил по тропинке и затормозил у заднего крыльца. Утрата закрыла ворота и побежала назад к дому.
Мистер Смит вылез из машины. Это был мужчина среднего роста, не толстый и не худой, не молодой, но и не старый. На глазах были темные очки, а под мышкой он нес какой-то деревянный ящик.
– Ну как дела, моя любимая колдунья? – спросил он приветливо, но без улыбки. Мистер Смит потрепал Утрату по щеке, и они вместе вошли в кухню.
Анни Макларен зажгла две керосиновые лампы. Одну она протянула мистеру Смиту.
– Огонь разведен. Сейчас я приготовлю вам чай.
Мистер Смит поставил деревянный ящик на стол и взял лампу.
– Можно тебя на пару слов, Анни? – сказал он и вышел из кухни в темный холл. Анни Макларен поплелась за ним. Они отсутствовали минут пять. Вернувшись, старуха казалась взволнованной.
– У него сегодня будут гости. Просит сварить ему омара. Иди-ка ты лучше спать. Не крутись под ногами.
– Давай я лучше тебе помогу.
Старуха покачала головой.
– Его дружку это не понравится. Может, он и знает, что ты здесь, но видеть никого не желает.
Утрата открыла было рот, но так ничего и не сказала. Уж если Анни Макларен что решит, а такое бывало нечасто, то спорить с ней бесполезно.
– Я принесу угля, – сказала девочка.
Ночь была ветреная, но ясная. Луна плыла среди рваных облаков, и куча угля мерцала в лунном свете. Утрата наполнила ведро и потащила его назад в дом.