Эти мысли не оставляли меня до самого вечера, когда мы стали готовить гонца к отправке. Пришлось подождать, пока окончательно стемнеет. Но вот лагерь норманнов наконец-то затих, а туман стал гуще овсяного киселя. Даже с верха башни я не мог разглядеть, как Утрэд опустился в воду — раздался только лёгкий всплеск.
Я невольно поёжился, представив, каково ему сейчас в ледяной воде. Возможно, ему и впрямь удастся прокрасться мимо лагеря норманнов, но в глубине души я был не прочь, чтобы его схватили. Тогда Утрэду придётся солгать, что Гита Вейк моя пленница, и с этого мгновения наши имена будут связаны нераздельно.
Она и сейчас была здесь, рядом, на башне, а вокруг плыл туман. Я отчаянно хотел коснуться её, но сдерживался.
— Гита, — хрипло прошептал я.
Она приблизилась, в темноте я чувствовал её взгляд.
— Я никогда не забуду, как вы хотели спасти моё доброе имя. И всегда буду молиться за вас, Хорса из Фелинга.
Я протянул к ней руки:
— Хочу тебя...
Она отступила.
— О, не назначайте цену своему великодушию.
— Хорошо, — процедил я сквозь зубы. — Но и вы не забывайте о нём. И помните, чем мне обязаны!
Понял, что сказал не то, когда Гита отпрянула.
— Мы в слишком опасном положении, сэр, — уже суше произнесла она, — чтобы иметь право на «помните». И если все обойдётся... Что ж, пути Господни неисповедимы. А пока, Хорса, вам всё же следует пойти навестить сына.
На следующий день туман рассеялся и неожиданно засияло солнце. Когда зимой начинается такое сияние, это всегда поднимает настроение. Однако нам радоваться было нечему. С Тауэр-Вейк мы смотрели на ведущую к башне дамбу и понимали, что люди Ансельма готовы к решающему штурму. Они тащили таран — огромное обструганное дерево, с железным «лбом» на конце. Сооружение покоилось на колёсах, над ним было установлено деревянное прикрытие, чтобы наши стрелы не вредили тем, кто будет его толкать. И когда норманны подкатили его и железный «лоб» ударил в ворота, показалось, что содрогнулась вся башня.
В Тауэр-Вейк стоял шум. Ржали кони, блеяли козы, кричали люди. Сквозь этот гул я еле смог докричаться и приказать, чтобы ворота завалили изнутри тяжёлыми предметами. Лишь когда люди занялись этим, я поднялся наверх. Удары тарана сотрясали башню. Наши воины стреляли сверху, но безрезультатно — прикрытие над тараном защищало осаждающих от стрел, и я велел не тратить их без толку. Приказал готовить смолу, чертыхнулся, узнав, что она ещё недостаточно разогрета. Проклятье, о чём, спрашивается, ранее думали эти остолопы? Значит, пусть льют воду. И опять я ругался, видя, как навес защищает людей Ансельма от кипятка.
Доски ворот уже трещали. Таран откатывался и вновь ударял.
— Эх, крюк бы сюда! — воскликнул Альрик, глядя вниз. Но тут же отскочил, когда рядом о каменный парапет чиркнула стрела.
— Крюк? — рядом оказался староста Цедрик. — Взгляните, вон в воде у подножия башни полузатопленная лодка. У неё есть якорь. Он может подойти в качестве крюка?
— Святые кости! Ну конечно.
Я видел эту лодку, вернее её нос, выступавший из тёмной воды. С него свисала верёвка. При мысли о том, как там, в воде, брала оторопь. Уж лучше бы жар битвы, чем подводная ледяная мгла.
Я крикнул Альрику:
— Ты придумал — тебе и доставать!
Таран не унимался. Лихорадочно спеша, мы обвязали верёвкой Альрика и начали спускать со стены.
Вот уж когда дневной свет ни к чему. Норманны тотчас заметили Альрика, и полетели стрелы. Однако он невредимым достиг воды и сразу же нырнул. А когда появился на поверхности, в его руке уже был якорь. Он быстро срезал его ножом с крепкой верёвки.
Лучники не прекращали стрельбу, и вода вокруг молодого тана так и вспенивалась. Он укрылся за носом лодки, в которую сразу вонзилось несколько оперённых стрел.
— Проклятье! Шевелись, Альрик! Там ты у них, как мишень на стрельбище!
Мы тащили изо всех сил, молясь светлым духам, чтобы не дали врагам поразить Альрика или чтобы он ненароком не выронил якорь.
В какой-то миг среди людей, вцепившихся в верёвку, я заметил и леди Гиту. Она тянула наравне со всеми. Но вот светловолосая голова паренька показалась над парапетом, и я тут же вырвал у него якорь. И пока другие, в том числе и Гита, вытаскивали мокрого бледного Альрика на площадку башни, я уже привязывал якорь — крепкий, доброй норфолкской стали — к канату из скрученных ремней. Альрик, промокший, но упорный до конца, — вот что значит настоящий сакс! — уже был рядом и принялся мне помогать.