Но я этого не говорю, молча глотаю слезы и киваю. Я знаю, что это ложь, не знаю, почему, просто чувствую. Лучше бы он сказал правду. Но отец продолжает говорить, и я стараюсь успокоиться.
— Выглянь в окно, детка, посмотри, что там, — говорит папа, я выглядываю в окно и обмираю.
Прямо напротив моих окон стоит белый «Порше», перевязанный огромным бантом и шариками.
— Пап… — лепечу беспомощно, вытирая мокрые щеки, — пап, ты что….
— Я может и негодный отец, но что бы ты ни думала, я все равно люблю свою принцессу, — сиплый голос в трубке заставляет меня плакать навзрыд.
— Не говори так, папа, ты самый лучший.
Он всегда был таким. Невозможно обижаться, когда он так искренне сожалеет и раскаивается. Сразу чувствую себя неблагодарной и злопамятной.
— Зачем такая дорогая? Мы договаривались, что это будет бюджетная машина, я же только получила права. Я боюсь на ней ездить.
— Ты стоишь большего, Арина, — теперь голос отца звучит успокаивающе. — Первое время тебя будет возить мой водитель. Как освоишься, начнешь водить сама. А я как приеду, закатимся с тобой в ресторан и отметим день рождения.
Вопрос, когда он приедет, застревает в гортани. Нет смысла спрашивать, когда будет нужно, тогда и приедет. Сглатываю и говорю коротко, чтобы вышло меньше слов:
— Хорошо, папа. Я буду ждать.
Звоню нашему водителю, и мы вместе идем снимать бант и шары с автомобиля, которым мой отец в очередной раз от меня откупился.
— Арина, подожди! — меня окликает Натка, догоняя у входа в корпус. — Да стой же! Ты куда вечером пропала? Я весь клуб несколько раз обошла, тебя нигде не было. С кем-то уехала, да? С кем, признавайся!
Она сыплет вопросами со скоростью триста слов в минуту, а я внутри обмираю. Выходит, Бортников никому не сказал, что произошло в отеле? Выходит, они все промолчали?
Когда Богдан уводил Риту, они видели, что я вернулась за сумкой, и вполне могли решить, что я не стала возвращаться в клуб. Сразу уехала домой.
Неопределенно пожимаю плечами. Натка идет за мной до двери, но когда понимает, что ничего внятного от меня не услышит, отстает.
До начала лекции еще пятнадцать минут, в аудитории никого. На улице тепло и солнце, все или пьют кофе в вестибюле, или тусуются перед корпусом. Но мне не хочется никого видеть, захожу в пустую аудиторию и занимаю свободное место ближе к окну.
— Арина, — слышу за спиной сиплый голос, и внутри нарастает неконтролируемая ярость, — Арин, послушай…
— Отойди, — шиплю сквозь зубы, — а то сейчас сумкой задвину.
— Ну, пожалуйста, Арин, давай поговорим, — плаксиво тянет Бортников. Оборачиваюсь и еле сдерживаюсь от того, чтобы в самом деле не ударить.
— Так ты больше не предлагаешь нормально потрахаться? Потому что один? А когда один, у тебя не стоит, ты только толпой можешь? — яростно выплевываю в ненавистное лицо.
Но сейчас там нет и следа от того наглого и развязного парня, который закрывал мне рот и лапал за грудь. Передо мной тот же Пашка, которого я знала раньше. Немного стеснительный, неловкий, с открытой и широкой улыбкой.
Правда, теперь никакой улыбки. По парню видно, что он подавлен, вот только меня это нисколько не трогает. Покрасневшие глаза и дрожащие губы не вызывают никакого сочувствия, только отвращение.
— Тише, — он испуганно оглядывается, — не кричи.
— А то что? — выпрямляюсь и мстительно смотрю в упор.
— Арин, — он несмело касается локтя, — прости меня, сам не знаю, что на меня нашло. Мне пацаны предложили попробовать колеса, я никогда раньше не пробовал…
— Еще скажи, что ты ничего не помнишь, — прищуриваю глаза, он мотает головой.
— Помню. И я от себя в шоке. Просто я… Просто… — он вскидывает голову, — ты мне нравишься. Но ты же сама видишь, какой я. Ты ко мне как к другу, потому я и подумал, что если мы там будем вдвоем, у меня получится… Я не знал, что они все захотят…
Непонимающе моргаю, переваривая информацию, а когда до меня доходит, в груди вспыхивает настоящий пожар. Щеки горят изнутри, в глазах прыгают красные точки.
— Подожди, так ты все это нарочно подстроил, — мучительно выталкиваю слова из пересохшего горла. — Облил коктейлем и заманил в номер?
— Мне Руслан предложил, — втупившись в пол, бормочет Бортников, — сказал, что они уйдут, и мы сможем с тобой вдвоем остаться. А они не ушли…
Почему подло поступил Паша, а от стыда горю я? Потому что так глупо подставилась? Позволила себя заманить в ловушку?
— Ты мог предложить по нормальному, — сиплю, потрясенно глядя на бормочущего одногруппника. — Я же тебя другом считала.