Анна поспешила выйти во двор замка. Холодный ночной ветерок овеял ее лицо и принес некоторое облегчение. Она глубоко вдохнула воздух, наполняя им легкие, и попыталась умерить учащенное сердцебиение.
На нее уставились несколько мужчин, расположившихся на стене и патрулировавших двор замка. Однако Анна была слишком расстроена и не обратила на это внимания.
Она была раздавлена. Объята ужасом.
Г олова ее кружилась, она не хотела верить.
Ей нужно было пройти через двор, постучать в дверь казармы и потребовать, чтобы позвали Артура. К черту условности…
Когда она приблизилась к казарме, из нее вышли несколько воинов в полном обмундировании и в кольчугах. Анна заметила в числе их Артура, и сердце ее упало.
Они направлялись к конюшням, К конюшням! Он собирался уехать. Уехать!
Анна не сводила с него глаз, а грудь ее жгла боль: она пока еще отказывалась верить, но все подозрения подтверждались.
Будто почувствовав жар ее взгляда, Артур поднял голову и замер. Их глаза встретились.
Он что-то сказал одному из мужчин и пошел к Анне.
Тяжело и неровно дыша, Анна поспешила вниз по ступенькам и встретила Артура у подножия лестницы.
«Это не может быть правдой», — снова подумала она. Как он может смотреть на нее с такой заботой и беспокойством, в то время как собирается ее предать?
— В чем дело? — спросил Артур. — Я не видел тебя сегодня целый день.
Он потянулся к ней, но она увернулась. Она не могла позволить ему дотронуться до нее. Это привело бы ее в еще большее смятение.
— Мне надо поговорить с тобой.
Его встревожило то, что она говорила так скованно. Его взгляд скользнул к конюшне, где исчезли остальные мужчины.
— У меня нет времени, меня ждут.
— Ты уезжаешь… не попрощавшись?
— Я всего лишь выхожу в ночной патруль. Я вернусь через пару часов.
— Ты уверен? Помню, ты как-то предупредил меня, что однажды можешь не вернуться.
Артур всматривался в ее лицо. Кажется, он начал понимать, что происходит что-то, чего он боялся.
Артур повел ее в сад, туда, где их не могли подслушать.
Укрывшись под тенью деревьев, Артур повернул девушку к себе лицом и спросил:
— В чем дело, Анна?
Она вскинула подбородок, ненавидя себя за то, что ведет себя как капризный ребенок.
— Я знаю.
— Что ты знаешь?
К горлу ее поднялось рыдание, но она смогла его подавить.
— Я знаю правду. Знаю, зачем ты здесь. Знаю, что ты тот, кто спас меня в Эйре. Но ты на стороне врагов.
Последние слова Анна скорее выплюнула, чем произнесла.
Лицо Артура оставалось спокойным, слишком спокойным. Черты застыли в полной неподвижности.
Сердце Анны упало. Отсутствие реакции было хуже отрицания.
— Ты слишком взволнована, — сказал Артур спокойно. — Ты перевозбуждена. Не знаешь, о чем говоришь.
— Как ты смеешь?! — Ее голос дрогнул. Чувства, сжигавшие грудь, выплеснулись вспышкой гнева. — Не смей мне лгать! Я видела, как ты поймал на лету копье нынче утром и переломил его через колено. Я видела это раньше. Конечно же, ты помнишь, как спас меня той ночью? Мятежник и шпион, притворившийся рыцарем? Ты получил тогда удар стрелы в плечо. — Ей хотелось сорвать с него кольчугу и показать отметину. — Именно на этом месте у тебя шрам.
Она помолчала, ожидая, что он будет отрицать и оправдываться, почти надеясь получить объяснение, но его молчание создавало между ними мертвую зону.
Она посмотрела на него вызывающе.
— Может, мне следует позвать отца и позволить ему принять решение?
Рот Артура сжался в тонкую линию.
— Говори тише, — наконец сказал он. — Достаточно одного голословного обвинения, чтобы мне вынесли смертный приговор.
Это отрезвило Анну, гнев ее поубавился. Она понимала, что Артур говорит правду.
Он повел ее к каменной скамье и усадил.
— Не двигайся.
При этом приказании она вся ощетинилась:
— Куда ты идешь?
Он посмотрел на нее сурово, без улыбки:
— Сказать, что задержусь.
Глава 22
«Думай! Думай, черт возьми!»
Артур медлил в конюшне, сообщая своим товарищам о том, что задерживается, и пытаясь в то же время унять волнение. Все его инстинкты самосохранения проснулись в ответ на опасность.
Случилось худшее. Он был раскрыт. Анна узнала правду.
Он проклинал своего болвана-брата за то, что тот бросил ему копье, чуть не пронзившее ему голову, и самого себя за то, что проявил беспечность с картой.