Лисию хоть мать присмиряла. Да только одна поганая рыжина в её волосьях чего стоила бестии? Илка — тоже видная зараза. Кошмар адов во плоти.
И хуже всех, конечно, Агнешка — верховая из всех демоница, самим Люцифером целованная. Гадюка подколодная, жало отравленное… Чтоб ей пусто было!
Она, она виноватая! Она открыла дьявольские врата! Она населила гнилыми паскудницами всю деревню!
Она… Она являлась во снах отцу Тодору. Она его грела своим болотным чадом, целовала губами жестокими, льнула непристойными местами и трясла развратными прелестями.
Она… Она — Агнешка — погубила бессмертную душу пречистой Каталины. Она совратила и опутала.
Она повинна во всём.
— Кто ты есть, грязь?! — вопил святой отец, крестясь за разом, но уже чуя, что и это уже не в помощь ему.
Ничто не в помощь. Дьявол ворвался в его дом. Дьявол сотрясал стены своим бесовским хохотом.
— Я — дочь твоя. Каталина. Али не признаёшь меня? — издевательски отвечала Каталина, по-лисьи щуря томные веки. — Али из ума ты выжил, старый развратник?
— Замолчи! Замолчи, проклятая!
И снова грохотал смех. Снова гасли все свечи, сколько ни зажигай.
Руки уже не держали, ноги уже не стояли, голова уже кругом шла. А Каталина знай своё дело — смеялась.
— Именем Господа!.. — вскричал отец Тодор. — Приказываю тебе!..
— Себе прикажи, обрубок! — загоготала Каталина. — Твои фокусы не святы и не угодны никакому богу! Ты — гнильё! Ты — чернь, чернее самого чёрного из всего сущего на земле! — она двинулась на отца, вмиг прекратив смеяться. — Ты — позор людского рода! Ты — первейший грешник!
— Сгинь! Сгинь! — Тодор кинулся за дверь и сию же секунду затворил её за собой, привалился плечом, ожидая, что нечисть станет выламывать запор.
Однако Каталина опять наградила все его страхи своим мерзким, убийственным смехом.
Весь в поту и в жиру, отец Тодор слушал, как та, что была ему дочерью, посылает ему новую ругань из комнаты. В бранности она теперь могла бы соревноваться с любым деревенским мужиком. И понятно, кто научил её всем этим словам.
— Оставь её! Оставь! — подскочила Ксилла, падая ниц на колени перед супругом. Принялась расцеловывать подол его рясы, биться лбом об пол. — Оставь её! Не тронь! Меня убей, а её не тронь!
Отец Тодор обошёл жену, не задев.
По вискам ухало. В горле саднило. Тьма в глазах мешала видеть.
Это всё она — Агнешка… Агнешка…
— Отче, смилостивись!.. — неустанно просила матушка.
Как же быть?.. Куда податься?.. С кем держать совет, если даже священные регалии этой твари все ни по чём?..
— Сторожи её тут, — велел отец Тодор. — Чтоб ни шагу из дома ни одна из вас не ступила! Иначе обоим — смерть!
Он пригрозил безо всякого лукавства, и Ксилла поняла это. Закивала согласно, поползла к запертой двери и приникла к ней, гладя трясущейся рукой по полотнищу.
Лучше уж она будет сторожить живое дитя взаперти, чем закапывать в землю мёртвое.
С трудом поднявшись на ноги, отец Тодор вышел вон из хаты. Его путь лежал через полдеревни — к дому головы.
На счастье, Шандор оказался на месте и приветливо встретил гостя. Но настроение его враз переменилось, когда он заслышал разумения святого отца.
— Не пойму я, — хмурился Шандор. — Не ты ли сам говорил, пущай живёт?
— Злодеяния её уже всякие границы попрали! — настаивал священник. — Как теперь людям в глаза смотреть, коль у нас такое беспутство кругом?!
— Какое беспутство, отец? — голова тяжело опустился на скамью.
Тодор продолжил стоять, будто брезговал присесть в чужом доме.
Не нравился деревенскому старосте такой разговор. Ох, не нравился…
И отец Тодор, положа руку на сердце, совсем уже нравиться перестал. Странно он повёл себя со спасённой дочерью. Иной бы радовался да пировал, а Тодор злыднем кипел, будто самого его бесы в лоб клюнули.
— Настоящее беспутство, — заявил священник. — Агнешка с отцом её пакостником порчу наводят!
— И что спортили?
— Дочь мою! Каталину! — рявкнул Тодор.
— Дочь твоя здоровая. Это всякий подтвердит…
— А я — не всякий! И я тебе подтверждаю, что порченная она! Без запинки раньше и слова признесть не надеялась! А тут речит целыми гроздьями!
— Оно и хорошо, — рассудил голова Шандор. — Сыну моему будет с кем лясы поточить. Пускай трещать себе на радость. Авось развеселит его Каталина, а то он носу не кажет больше со двора и совсем скоро поникнет. А вот свадебку сыграем…
— Не будет свадьбы, — вдруг оборвал святой отец. — Не будет.
— Это ещё почему?
— Потому что черти гуляют по деревне! Вот почему!
Шандор решительно ничего не понимал из воплей священника. То он запрещает изживать мольфарово семейство, говорит не по-христовски это, то теперь требует немедленной расправы. То с рвением даёт своё согласие на женитьбу их отпрысков, то топочет ногами, что свадьбе не бывать.