Впрочем, печали она старалась оставлять себе безраздельно. Старалась не жаловаться Илке о том, как скучает по Янко, как тоскует ночами, как, просыпаясь среди ночи, часами не может заснуть и глядит в окно. И болит её сердце сильно-сильно, и спасу никакого от этой боли нет. И даже отец её мольфар не может придумать правильного лекарства против такой болезни.
Но подруге и не нужно было всё это как-то особенно узнавать или объяснять. Ей хватало и своих способностей, чтобы замечать бледность на щеках Агнешки, и чтобы замечать ту же бледность на лице Янко. О последнем вся деревня уже знала. Люди даже привыкнуть успели к его новому состоянию.
Янко как будто бы совсем не стало. Как будто бы он наполовину стёрся в серой печали. Подолгу нигде не появлялся, ни с кем не заговаривал. Шептались, что наведывается он зачем-то в лес. Чего он там забыл?.. Неясно…
И всё это происходило единовременно. Пока другие веселились, кто-то грустил в одиночестве свою собственную, неизбывную грусть.
Но даже среди океана грусти должны существовать светлые проблески. Илка старалась сделать так, чтобы подруга её не ушла окончательно в столь тёмные воды. Вот за тем и придумала она этот поход.
— Но мы только одним глазком! — сразу предупредила Илка. — Туда и немедля обратно ворочаем!
Агнешка кивнула, согласная на «один глазок». Но, конечно, «одним» не обошлось.
Как только девушки очутились на площади, у обеих сразу дух перехватило: толпа, шум, веселье, гуляние — красота! Гармонь надрывается, слышится лихой свист, где-то ругаются, а где-то поют, а посреди толпы — настоящий медведь! Вот такой — большой, косматый, ревущий! И яблоки-то, яблоки как шустро лопает!..
Подруги, слившись с народом, хлопали в ладоши. Агнешка так насмеялась, как давно уже весело ей не было. Никто на девчонок внимания не обращал, слава богу. Всем и медведя с балалайкой хватало. Играть зверь не умел, но притворялся мастерски, как настоящий актёр.
Агнешка задивилась так, что глаза позабыла прятать. Да и к чему скрываться, если всё так ладно складывается?
Народная память зачастую короткая, если её ничем не подогревать. А в Боровице сейчас хватало всяких событий для практикования в сплетнях. Кто-то помер, кто-то в зернь проиграл целую корову, кого-то застукали на чужом сеновале с чужой женой. Жизнь продолжалась. И жить ею было чудесно, несмотря на то что иногда — страшно.
На какое-то время Агнешка совсем позабылась. И платок уже не слишком скрывал её лица, и глаза блестели агатами совершенно неприкрыто, и улыбка сияла червоным смехом.
А меж тем иные глаза неустанно следили за малейшим её движением. Глаза твёрдые и жуткие, глаза непримиримые. Глаза, не ведающие покоя и смирения. Глаза, полные мстительного надрыва.
— Илка!.. — тихонько дёрнула Агнешка подругу за рукав тулупчика. — Илка, идём…
— Да-да! Ещё секундочку!.. — и не подумала двинуться с места Илка.
— Идём, говорю… Не то беды не оберёмся…
Илка всё-таки отвлеклась от представления и мигом прошерстила толпу.
— Идём, — быстро согласилась она.
Подруги нырнули вглубь веселья. Кто их заметит в эдакой суете?.. Никто.
Никто, акромя того, кому очень требовалось заметить. Того, кто всё на свете замечал и ни за что не хотел упустить долгожданного часа.
Спешно-спешно засеменили девушки по снегу, а, выбравшись с площади, вовсе пустились бегом. Летели, как угорелые, хотя гнаться на таком морозе — дело не из лёгких. Они мчали, подгоняемые лютым страхом. И каждая из них знала, что в страхе этом много действительной угрозы.
— Илка, беги домой, — попросила Агнешка. — Тебе тут короче свернуть.
Она почти не задохнулась от бега, в отличие от Илки. Та едва успевала переводить дух и уже спотыкалась.
— Не пойду. Вместе дойдём до Штефана. Мне ничего не сделается, — не согласилась Илка и потянула Агнешку к лесу.
— Илка, слухай, — упрашивала та, — нет уже никого. Сама доберусь.
— Не спорь. Заедно пришли — заедно уйдём.
Они как раз успели пробежать мимо церкви и спуститься под горку. Хотя уже не бежали, а скорее плелись. Илка и шагом-то с трудом еле-еле переставляла ноги. Тело всё будто свинцом тяжёлым налилось, грудину распирало болюче. Делаешь вдох — а воздух почти не идёт, застревает где-то в шее. Но с горки быстро катиться — раз и уже внизу, хоть какая-то передышка.
— Илка, иди домой, — снова взялась уговаривать Агнешка.
Но на сей раз подруга перечить не стала.
Потому что оказалось, что поздно пререкаться.