— Ты бредишь, дитя! — громыхнул священник.
— Тихо! — осёк его Шандор. — От кого же это уберечь, Лисия?
Девушка задрожала всем телом, но всё же подняла руку и выставила вперёд палец, указуя на отца Тодора.
— От него…
Тот мгновенно переменился ликом. Хватило и малой доли секунды, чтобы свирепство вновь взыграло в рукоположённом муже на полную силу. Он разразился страшным, буйным криком.
— И тебя прибрала ведьма! И твой разум раздробила на части! Она безумна!
— Я не безумна… — слабо прошептала Лисия. — Я правду говорю!
Она поглядела в глаза старосте, внутренне умоляя его, заклиная его прислушаться.
— Поглядите, что стало с этой девой! — жестоко перебил её священник. — Она не ведает больше ни добра, ни света!
— Да послушайте вы!..
— Лисия нынче пребывает во тьме, откуда ей уже нет обратного хода! — не давал ей вставить и слова отец Тодор. Хищной поступью он обхаживал по кругу дрожащую девушку, снова и снова нарекал её заложницей тьмы. — Бедное-бедное дитя! Вот, до чего довела её дружба с ведьмой!
— Агнешка — не ведьма! Не ведьма! — хныкала Лисия. В последнем отчаянном порыве она бросилась к Шандору, который, казалось, ещё пробовал разобрать, что она говорит. — Батько! Клянусь тебе всем святым, что есть у меня! Агнешка — не ведьма! Это Т..!..
Она оборвалась на полуслове. Отец Тодор успел выдрать из чьих-то рук острые вилы и мигом пырнул девицу.
Лисия подняла глаза на Шандора. Она держалась за его мощные запястья, но хват её слабел, а глаза закатывались, обнажая страшные мученические бельма.
— Батько… — повторила рыжая.
И завалилась на бок у ног деревенского головы.
— Лисия… — шепнула Агнешка в морозный воздух.
— Идём, Агнеш, — Штефан взял её за руку. — Мы не поможем ей.
— Лисия! — она закричала, что есть сил.
Янко схватил Агнешку за другую руку. Они уже выбрались из дома и лезли вверх по камням, оттого вырвавшийся крик тотчас разнесло по ущелью.
— Любимая, нам надо убегать, — упрашивал Янко.
— Ей больно… — проронила Агнешка. — Лисии… больно.
— Уже нет, — сказал Штефан. — Ей уже никогда не знавать боли.
Медленно-медленно Агнешка припала на камни и заплакала. Хоть и знала она, что время скорби ещё не назначено, что есть иные дела и останавливать их она не имеет никакого права, а всё равно эта новая утрата подкосила её слишком жестоко, слишком внезапно, слишком тяжело.
— Вставай, вставай, любимая, — просил Янко.
Агнешка не слушала его и глядела на дом, где уже вовсю полыхали рыщущие огни. Вот они добрались до задней комнаты. Вот промелькнули в раскуроченном окне. Вот уже выставилась наружу первая голова кого-то из селян. Вот уже заметил тот беглецов и дал сигнал остальным.
— Вы бегите. Бегите, — сказал вдруг Штефан. — А я тута их встречу.
— Нет! — заорала его дочь. — Не бывать такому никогда!
— Агнеш, услышь меня, доченька.
Мольфар обнял девушку, успокаивая нежным голосом своим, что согревал и баюкал Агнешку всё долгое и не всегда беззаботное детство. Единственный голос, заменивший ей и колыбельные родной матери, и наказ родного отца. Но голос по-настоящему родной совсем иной родственностью, какую создаёт только время и долгие упорные усилия.
— Услышь меня и послушай, — просил Штефан, видя, как неминуемо сокращается расстояние между ними и злобной толпой. — Мы снова встретимся в бесконечной Нави. Обещаю, что найду тебя, когда придёт твоё время. Но не сегодня. Сегодня ты должна спастись. Должна, Агнеш!
Штефан слегка ослабил объятья, и всё ещё пребывающую под чарами его слов девушку схватил Янко. Он уже не спрашивал и не просил. Он тащил волоком Агнешку, невзирая на её сопротивление.
В конце концов, она призвала свою стойкость, встала на ноги, пошла добровольно. Слёзы не кончались. Слёзы стыли на ветру, слёзы резали глаза.
Внезапно перед Агнешкой вплыла непонятно откуда взявшаяся картина: горный перевал, вот точно также хлещет снег, деревья гудят, как и все кости в теле. Агнешка куда-то идёт. Точнее — её несут в чём-то, что было ещё несколько часов назад тёплым и мягким. Однако лютая непогода постаралась превратить ласкучий мех в ледяные шипы, а тонкую шерсть в металлический саван.
Агнешка умирала. И отчего-то знала: та, что дала жизнь, тоже умрёт. И всё случится так скоро…
Впереди запылал огонёк робкого спасения. Агнешка признала отца — мольфара Штефана на двадцать зим моложе. Она улыбнулась ему. Это было единственным, что Агнешка могла сделать, хотя улыбки её никто не увидел.
А теперь она видела, как по лунной дороге уходит в Навь её матушка. Тело Сарики лежало на земле, однако дух её стремился в бесконечность.