А Агнешка всё не звала и не звала.
Янко не видел её наяву, не видел её во сне и начинал забывать в памяти. Со временем его воспоминания стали настолько кусочными, как мозаика из крупных фрагментов: большое чёрное пятно — волосы, алое пятно — рот, белое пятно — лицо. Но ни черт, ни особых примет Янко уже не помнил. Он думал, что, если будет вспоминать дважды в день — после пробуждения и перед сном, память вернётся. И снова зазвучит в мыслях любимый голос, снова почувствуется в ладонях тепло нежной девичьей кожи.
Увы, ничего из этого не вышло. Попытки вспомнить любимую причиняли Янко лишь боль, но оттого ярче они не становились. Вся прошлая жизнь рассыпалась как ветхая тряпка. Мольфару ничего не оставалось, кроме как проживать то, что он имел сейчас. А по правде сказать, имел он немало.
Янко разжился небольшим садом, завёл единственную козу. Летом ходил в горы и в лес собирать травы, вечерами врачевал людей и животных. А ещё в самые звёздные летние ночи ходил к ущелью, где протекала шумная горная река, чтобы поговорить с ветром и дождём.
Постепенно мольфар привык жить так и даже ничего уже не хотел менять. Он знал, где его место и чем ему должно заниматься. Он знал, что приносит пользу и делает важные вещи. Пожалуй, так бы можно было спокойно дождаться смерти, спокойной и гостеприимной, вот только Янко так и не научился не думать о своей Агнешке. Даже такой вот стёршейся и почти забытой, она оставалась для него тем единственным, ради чего всё вокруг обретало настоящий смысл. Она оставалась его любовью. И с этим мольфар уже ничего не мог поделать.
Глава 34
Может, так было всегда, а может, случилось только с возрастом, что в тихие ночи старику обычно не спалось. Он всё ворочался и кряхтел. От нечего делать иногда шёл в лес, поболтать с Чугаем.
Тот как-то спросил у старого друга:
— Который тебе годок-то стукнул?
А Янко ничего не смог ответить вразумительного. Не считал он, а если и считал когда-то, то давно уже сбился со счёту.
Знал лишь, что почти все знакомые ему по молодости давно почили. Даже отец Янко, голова Шандор, уж на что крепкий мужик был, и тоже много лет как отошёл к праотцам. Года три назад не стало дьякона Юхима. А дворовых псов мольфар и подавно перехоронил видимо-невидимо.
Это всё возраст. Точно возраст. С возрастом спать меньше стал, а лучше всего спалось в самые шумные ночи. Отчего так — неясно. Разве что старый мольфар слышал в раскатах грома и грозном завывании ветра какую-то одному ему понятную музыку? Может, так. А может, не так.
Янко мало задумывался над такими вопросами. Если уж что-то хоть чуть-чуть радовало, то уже было за радость. Дождь его радовал. А дождь с грозой и молниями радовал вдвойне. Тогда-то старику спалось удивительно приятно и глубоко. Янко видел сны, пока на небе играл лучший оркестр. Тогда видения обретали особую мягкость и пластичность, Янко вновь становился ненадолго молодым и сильным и обязательно видел нечто важное, очень и очень важное. Правда, что он видел, по пробуждении тут же забывал. Оставалось лишь одно ощущение важности.
И однажды мольфар решил, что обязательно запомнит это «что-то». В одну из рябиновых ночей он блаженно заснул, твёрдо намеренный, что ему надобно проснуться, как только придёт важный сон.
У него получилось.
Янко подскочил на кровати весь в поту, взволнованный и всклокоченный. Уже давно ничто не заставляло его сердце так громко стучаться, а сейчас оно стучалось не многим тише мощных ударов грома.
Тряхнув полностью седой головой, Янко быстро выбрался из кровати. Теперь он торопился поскорее одеться. Собирался так, будто судьба всей Боровицы, да что там — целого мира, зависит от того, насколько проворно мольфар облачиться в дорожный наряд.
Его совсем не смутило, что дождь и не думал угомониться, что молнии летят куда попало, а от небесного грохота в горах то и дело сходят небольшие оползни. Зато под грозовыми вспышками была видна дорога, зато идти было нескучно.
Янко шёл бодро, ничего не боясь, не скрываясь от непогоды. Он шёл и улыбался наполовину беззубой стариковской улыбкой. Хромый на одну ногу и тугой на одно ухо, чуть подслеповатый и давно ссутуленный, сейчас Янко чувствовал себя вновь по-настоящему молодым.
Он шёл час, шёл другой, шёл третий.
Дождь промочил его одежду и обувь. Ветер выхолодил его тело до костей. Тем не менее, Янко дрожащей от старческого тремора рукой уверенно постучал в потайную дверь.