Она поднялась на ноги. Слегка шатаясь, зашагала прочь. По дороге частенько поднимала глаза к небу. По словам Отца Тодора, бог жил именно там — на небесах. Стало быть, бог всё видел. Или, быть может, именно в этот момент бог отлучился по важным делам или вовсе спал в ранний час, сморённый летней жарой? Кто знает… Вскоре Агнешка перестала думать и о боге. Гораздо важнее оказалось придумать, что ей сказать отцу, когда тот станет расспрашивать о случившемся.
В конце концов, Агнешка пришла к выводу, что не стоит волновать старого Штефана. Она придумает что-нибудь в своё оправдание, а сарафан попробует залатать.
Глава 4
Густой полумрак обволакивал тесную комнатку. Единственным источником освещения служили несколько зажжённых свечей, отбрасывавших на стены и потолок протяжные высокие тени. Их очертания искривлялись и дрожали, подчинённые танцу пламени. Однако согбенный силуэт, застывший чёрным пятном на грубой деревянной стене, оставался почти неподвижен. Лишь поминутное короткое и резкое движение руки, сжимавшей семихвостую плеть, рассекало плотный, удушливый воздух и заставляло ненадолго оживать театр теней.
Эти движения неизменно сопровождались монотонной, лишённой всяких эмоций единственной фразой:
— Господи, помилуй… Господи, помилуй…
За каждым выдохом следовал новый удар. Острые крючки на концах наказующего орудия впивались в уже израненную побагровевшую кожу. Мелкие рваные раны покрыли всю поверхность обнажённой спины. Но даже орошающие пол брызги крови не останавливали происходящего. Удары продолжались и набирали силу, причиняя ещё больше страданий, ещё сильнее уродуя незащищённую плоть.
— Господи, помилуй… Господи, помилуй…
Самоистязание длилось уже достаточно долго, чтобы крючки наконец добрались до самой лакомой части тела. Теперь они каждый раз вырывали по кусочкам ошмётки мышц. Иногда те долетали до стен и прилипали к шершавой поверхности подобно насекомым, которых настигла мухобойка.
Отец Тодор не желал останавливаться. Истинное покаяние требовало полной самоотдачи и всей жертвенности, на которую было способно грешное мирское тело. Любовь к богу всегда писалась алыми красками и самоотречением. Терпение и боль проходили рука об руку по кровавому следу богоугодного пути. Зло беспощадно. Стало быть, и добро не может щадить, когда речь идёт о высшем благе. А истовая покорность и молитва способны сотворить настоящие чудеса. Чудо исцеления через умерщвление плоти.
— Господи, помилуй… Господи, помилуй… — усердно повторял Отец Тодор, снова и снова хлеща себя плетью.
И с каждым ударом он принимал очищение. Принимал с радостью и слезами благодарности за то, что ему позволено хоть на миг достигнуть высшей благодати.
Покончив с бичеванием, он уложил своё верное орудие на домашний алтарь с иконами и свечами, перекрестился. Вытащил гвоздяной засов из звеньев цепи, прежде туго стягивавшей левое бедро. Затем освободил правое от самодельной вериги. На месте цепей расползся сизой полосой и темнеющий с каждой секундой кровоподтёк.
«Хорошо», — благодарно подумал Отец Тодор и принялся одеваться.
Когда он уже запахивал рясу, в дверь комнатушки постучали. Священник нахмурился. Он не одобрял, если его отрывали от богоугодного служения без веской на то причины. За дверью оказалась светлоокая Каталина — единственная доча рукоположённого Отца. Тодор знал, что дитя было дано ему в наказание и во искупление, как и все прочие дети, особенно — дочери.
— Чего тебе? — осведомился он, заранее изготовившись пояснить неразумному существу, как нехорошо тревожить праведного человека.
— Т..там п..пришли к..к вам, — медленно протянула Каталина, боязливо отступая в сторону.
Бесовская кара воистину не знала границ и достигла даже священного дома, сделав из глупой некрасивой девочки глупую некрасивую заику. Ни молитвы, ни розги, ни суровые наказания не помогли. Не помог и десятидневный страстной голод, после которого Каталина лишь исхудала до полного безобразия, но речь её так и не стала яснее. Отныне Отец Тодор мог уповать лишь на скорое замужество дочери — может, тогда она поумнеет и подарит хотя бы здоровые приплод.
— Кто пришёл? — священник помрачнел ещё пуще.
— Г..голова Ш..ш..ша…
— Шандор, — раздражённо договорил святой Отец и устремился в горницу, где его дожидался второй по величине после самого Тодора житель деревни.
Войдя, он сразу заприметил Ксиллу, учтиво обхаживающую гостя. Попадья уже накрыла на стол, потчевала гостя всем, что имелось в доме. Судя по захмелевшему виду Шандора, он уже заждался аудиенции.