— Что я нашла в этом смертном? Ты хорошо себя чувствуешь? Тебе нужно отдохнуть, а потом пойдем…
Вот только куда? Дальше момента воскрешения несостоявшегося возлюбленного она не загадывала, и все получилось как-то… не было у нее плана действий на такой случай.
— Это можно…
Словно не расслышав, или не поняв намек, Боромир приложил раскрытую ладонь к ее шее — след от гондорского меча сразу перестал болеть… Нет, не зажил чудесным образом, просто незначительная боль уступила место иным, гораздо более острым ощущениям. Хотя, судя по омрачившемуся лицу гондорца, он непонятно почему ожидал именно этого — что его прикосновение ее исцелит.
— Милый! — Силмэриэль набралась было решимости отстраниться от него, пока это не кончилось плохо… прикосновения лишали ее воли сильнее, чем раньше, и вся злость испарилась. Пусть идет развлекаться со своими любимыми трактирными служанками. — У тебя голова болит?
Нет, он не издевается. Боромир сам отпустил ее руку и поспешно прислонился к ограде, прижимая ладонь ко лбу. Изобразить столь страдальческое выражение он точно не сумел бы, и не счел нужным. Может, это эликсир во всем виноват… что за дрянь сделал Гэндальф, а она еще радовалась? Или он так и будет странно себя вести, пока не получит то, для чего эликсир создан? Ладно, она поцелует его… и все.
— Сейчас все пройдет… ты немножко умер недавно. — Силмэриэль обняла его за шею, плотнее прижимая к подернутому паутиной трещин некогда белому камню, и, зажмурившись, прикоснулась к губам. — Так лучше? Вот видишь…
Осторожные прикосновения ее губ — углублять поцелуи Силмэриэль не решалась, чтобы слишком не увлечься — сразу избавили Боромира от непонятной головной боли без всякой магии. Она не успела понять, как они поменялись местами, и спиной к совершенно не холодной стене прижималась уже она. Прежде его глаза никогда так не чернели, почти полностью заполняясь расширившимися зрачками, затягивающими взгляд в кружащую голову тьму.
— И ты сможешь вернуться в Гондор, и найти красивую принцессу. А я не понравлюсь Дэнетору, и старше тебя… слишком намного. Мне двести лет… что ты смеёшься? — Силмэриэль бессвязно говорила, сама не понимая чего, мысли безнадежно спутались и дыхание сбилось.
По-осеннему бледно-желтое солнце, показавшееся в разрыве туч, расплылось, теряя четкость очертаний. Она порывисто вздохнула, вздрогнув всем телом от жара сомкнувшихся на талии рук, черты лица Боромира также колебались, ускользая от взгляда, и закрыла глаза.
Пусть он поцелует ее так, как она всегда мечтала, а потом идёт куда хочет, раз выздоровел наконец.
========== Часть 17 ==========
— Ты безумна, Галадриэль! — с трудом выговорил Саруман, борясь с желанием нервно облизать пересохшие губы. — А отнюдь не я, и не Саурон. Как можно было… додуматься до такого?
— И это говорит скрестивший орков и людей, самым омерзительным и извращенным способом из всех возможных.
Саруман физически ощутил, как Светлая Владычица презрительно скривила губы. С тем же высокомерным отвращением она совершенно спокойно и невозмутимо наблюдала бы за зачатием и рождением первого полуорка, будь ей это зачем-то нужно. На самом деле смертные и их судьба волновали прекраснодушную Галадриэль ничуть не больше, чем его, лишь неизбежность изгнания в Валинор — будет ли кольцо Всевластия уничтожено, лишив силы остальные кольца, или Саурон восторжествует, вернув его себе — по-настоящему печалило Владычицу.
— Да, люди сами избрали путь, по которому вынуждены идти, и не устояли перед искажением, я не вижу смысла жертвовать старшими детьми Эру ради них. Это их война. Но, в отличие от тебя, я не гонюсь за гибельным всевластием. Смириться и ждать долгие тысячелетия сотворения нового неискаженного мира я была готова, но не напрасно. Это ты виноват, что судьба Арды свернула с предначертанного пути… может свернуть. Потому что всегда слишком хотел стать большим, чем тебе дано. И заполучить то, чего тебе не положено.
Произнесенное тем же невыносимым холодно-высокомерным тоном оскорбление непременно вызвало бы жгучую ярость в любой другой раз, но сейчас Саруман почувствовал лишь легкий укол раздражения, скорее, приятно живительный, облегчивший сковавшее разум оцепенение.
— Откуда ты можешь знать судьбу Арды, Галадриэль, а тем более решать ее? Может, она изменилась, как ты говоришь, потому что должна была измениться именно так. И я не собираюсь…
— Помогать нам? — невежливо перебила Галадриэль, вновь став слащаво спокойной. — От этого ничего не изменится, а если и станет хуже, то только для тебя. Найдется ли место тебе, Курумо, в заново сотворенном неискаженном мире, неизвестно.
Без приглашения вторгшиеся в сознание не заслуживают прощания по всем правилам вежливости — Саруман постарался поплотнее закрыть разум, собравшись с силами. И почти неприлично быстро направился в давно уже не посещаемый темный закуток лаборатории, куда была задвинута, дабы не попадалась на глаза и не раздражала, его самая провальная попытка «заполучить то, чего тебе не положено». Галадриэль узнала о ней благодаря своему проклятому зеркалу, или просто нанесла удар наугад — неважно, об этой ерунде он подумает как-нибудь потом, если оно еще будет иметь значение.
Поверить в искренность Галадриэль было бы крайне наивно, Владычица сказала лишь малую часть известного ей. В ожиданиях от еще не случившегося ошибаются все, и предсказанное хваленым зеркалом может остаться лишь зыбкой картинкой на поверхности воды.
Больше двух столетий назад он зарекся иметь дело с неудачным творением (а Силмэриэль стоило бы сказать проклятому недозеркалу спасибо), но первому порыву уничтожить не поддался. Хотя сравниться с Зеркалом Владычицы Лотлориэна его изобретению оказалось не суждено, с откровенным пренебрежением она все же поторопилась.
***
Что и кому она докажет, отказываясь от мимолетного, украденного благодаря эликсиру Гэндальфа счастья? Глупо… как же глупо. Ее можно полюбить только так, в бреду одурманенного разума, посчитав чем-то гораздо лучшим и большим, чем она есть. Старый волшебник сделал для нее самый желанный и незаслуженный подарок в жизни… а может, она сошла с ума — вдруг для полукровки это возможно? Или вновь попала в колдовской иллюзорный мир, где все и по-настоящему, и нет?
Сын Дэнетора не мог выучить квенья, и так непостижимо измениться, став воплощением детской мечты, в его глазах никогда прежде не плескалась тьма, ласково обволакивающая душу, как встреченная в счастливом одиночестве на вершине Ортханка безлунная ночь.
Возможно ли вернуться из-за навек разделяющей человеческую жизнь и смерть грани уже не тем, кем ушел? Кем-то иным, еще более недосягаемым для нее.
Она хочет принадлежать ему сейчас, один раз, и потом вспоминать до конца мира… или нет? Силмэриэль резко откинулась назад, хватая ртом воздух, в чрезмерных ощущениях хотелось раствориться, и отчаянно попытаться не утонуть. Вместо отрезвляюще болезненного удара о камень затылок ощутил надежное тепло рук.
Только не лги, что… Ты многих желал, гондорец, и еще будешь желать.
Словно прочитав ее мысли, Боромир отстранился от послушно приоткрывшихся губ — Силмэриэль порывисто вздохнула от уколовшего разочарования — и что-то быстро прошептал на квенья, касаясь губами шеи. Она не поняла совсем ничего из отдавшихся сладко холодящей дрожью вдоль позвоночника слов — уроки отца напрочь вылетели из головы и в ушах все сильнее звенело.
— Да… сделай это со мной, прежде чем уйдешь, — не думая над смыслом сказанного успела прошептать она, пока странно незнакомые губы не накрыли ее рот с доводящей до слез нежностью. Нежданное вторжение в сознание никогда еще не было встречей с частью себя, наполнившей грудь блаженной теплотой слияния.
Боромир не умеет такое… может, ей все кажется от кружащего голову удушья? Неровно бьющееся где-то в горле сердце замерло, не давая дышать. Вдруг она задохнётся и умрет, прежде чем… это неправильно и так досадно.
Сжавший грудь спазм без следа прошел от легкого прикосновения, словно не без помощи магии. Или Боромир просто оторвался от ее губ? Наконец, глубоко вдохнув, Силмэриэль открыла глаза. Пальцы неосознанно перебирали густые черные пряди гондорца, нетерпеливо надавливая на затылок, чтобы плотнее прижать лицом к освобожденной от корсажа груди… Опять магия, и… черные? Они не были такими. От перенапряжения темнеет в глазах… наверное. И от… ей уже не хочется считать, скольких трактирных служанок он ласкал до нее, она согласна стать одной из них.