Захмелевший Дэнетор сам не понимал, что говорит, глаза давно уже потерявшего адекватность наместника бессмысленно и лихорадочно блестели.
— Да! — Чтобы не сорвать зло на названном папаше и не напугать до смерти все сборище глупых аданов, пришлось осушить уже совсем лишний кубок, задержав дыхание. — И Фарамиру давно пора жениться… папа.
Не самая удачная мысль накануне битвы с воинством Майрона, но от распоряжений Дэнетора один лишь вред, стоит найти ему занятие, если уж, как ни жаль, убить пока нельзя.
И его нелюбимого единственного сына тоже, иначе некому будет защищать Осгилиат. Силмэриэль с радостью воспользовалась возможностью отсесть подальше от Дэнетора — наместник раздражал ее непомерным честолюбием и нездоровой гордостью за не своего сына. И не только ее, ему тоже все сильнее хотелось обнять неправильно любимую дочь (он окончательно понял, что желает именно этого), напоить вином, прижимая кубок к приоткрытым губам, и отнести в постель, а не выслушивать губительные для и без того жалкой армии Гондора планы.
А она словно специально хотела заставить его ревновать к аданам, чтобы разрешить свои глупые сомнения — любит он её или нет… или соскучилась от долгого сидения взаперти, другой жизни его дочь до сих пор не знала. Наверное, она просто слишком молода, но… танцевать для осмелевших достаточно, чтобы раздевать ее в своих мыслях воинов — это уже слишком. И он терпеть не может танцы — кроме раздражающе неприятных воспоминаний ничего хорошего в них нет.
Силмэриэль превратила подсмотренные в памяти подданных Теодена незамысловатые движения в нечто гораздо более чувственное… воровато (они не забывали о своём страхе, даже выпив лишнего) скользящих взглядами по высоко приподнятой расшитым золотом корсажем груди гондорцев хотелось уложить видеть кошмарные сны до утра. А ее схватить посильнее за руку, и… нет, он не станет делать ей больно, пусть потанцует ещё немного, но только для него.
— Ты слышал, мы должны пойти порадовать папу! — Силмэриэль захихикала, забыв наконец о танцах и об обделённом родительской лаской адане. Крепкое вино ударило ей в голову, разогнав глупые сомнения. Золотисто-карие глаза, потемневшие от вина и все больше расширяющихся зрачков, смотрели со сводящей с ума нежностью, почти полностью вытеснившей сомнения и беспокойство.
— Да! — хмельные напитки аданов не действовали на него, как на уже с трудом держащихся на ногах воинов, если он сам того не желал. Сегодня кружащему голову и делающему все ярким и простым опьянению совсем не хотелось сопротивляться. И Дэнетор все же сумел придумать что-то хорошее, единственный раз. Он легко взял ее на руки, не обращая внимания на недоуменно-испуганные взгляды. — Обязательно, прямо сейчас.
Покачивающиеся перед глазами стены зала сменились смутно мигающими сквозь тень упавших на лицо прохладных шелковистых волос звездами — созданный Эру мир мог дарить счастье, иногда — и окончательно подавившей все трезвые мысли полутьмой спальни.
Ее украшенные серебряными нитями полурастрепанные косы чёрными змеями расползлись по атласному покрывалу широкой кровати, он чудом сумел положить ее туда, не промахнувшись в застившем глаза красноватом тумане. В освещаемой лишь смутными отблесками извергающегося за хребтами Изгарных гор Ородруина темноте чувства и желания почти нестерпимо обострились, сделав все ясным, простым и доступным.
— Ты правда хочешь этого?
Пальцы совсем по-человечески запутались в слишком туго завязанной шнуровке корсажа, ощущая заставивший все забыть жар перетянутой дурацким платьем груди и лихорадочное биение сердца. Она же не скажет «нет»? Потому что он хочет, чтобы она носила его дитя… как-то пугающе сильно, настолько, что тут же пожалел о заданном ненужном вопросе. Лишь отчасти из-за проклятого адана, мысли о нем уже не могли омрачить болезненно острого удовольствия.
— Да, очень. Чтобы я могла… — Силмэриэль замолчала на полуслове, прижимая его губы к своим. Сомкнувшиеся на затылке руки резко притянули его ближе, заставив потерять равновесие и на миг испугаться ее раздавить. И тут же забыть об этом — чувствовать ее под собой было слишком хорошо и правильно, как и ее мысли.
Чтобы он напоминал о тебе, если война тебя заберёт…
Она будет любить своё дитя, не как Саруман, и кормить с ним белочек в саду в Изенгарде. Как же это глупо, о Э… Негасимое пламя. И невыносимо трогательно.
— Война никого не заберёт, не бойся. Особенно тебя… вас. Я обещаю.
***
Что невеста моего сына собирается покинуть Минас Тирит!
НеБоромир потер глаза, отпустив повод — летающая тварь идеально слушалась его и без этого… он ненадолго отключился прямо в полете, вновь переживая прошедшее, когда Фонтанная площадь с панически мечущимися по ней фигурами перепуганных стражников уже показалась внизу. Катастрофическая растрата сил коварно дала о себе знать в неподходящий момент.
Мысли гондорцев также хаотично и несвязно бились, вызывая все усиливающуюся головную боль и не позволяя понять, что у них случилось. Глупые смертные испугались дракона? К их счастью, это не дракон (как ни жаль, он очень пригодился бы) — от него они попадали бы в обморок, а кто-то и замертво. Ему что-то послышалось в дурманящем болезненном полусне… отражение больше месяца терзавших душу страхов.
Летающая тварь сможет унести ее отсюда, если битва завершится не так, как хотелось бы жалким потомкам нуменорцев, и ему… но об этом лучше не думать. Выискивая в толпе опостылевших задолго до первой встречи аданов единственную, кого хотелось увидеть, неБоромир лишь в последний момент приказал твари взять чуть в сторону и не продолжать прерванный ужин раненым братцем.
— Боромир! — отцовские объятия Дэнетора с самого начала не вызывали ничего, кроме с трудом сдерживаемого отвращения, но сейчас почти обрадовали вспыхнувшей надеждой. Он обнимет его в ответ с искренней радостью, если «папа» только скажет, что… — Твоя невеста… Силмэриэль уехала из Минас Тирита.
— Куда? — до невозможности абсурдные слова с трудом дошли до сознания. Надо было забрать Палантир у Дэнетора и выбросить, ему стало заметно хуже за эти недели — скоро Майрон окончательно сведет папашу с ума. В то, что долгожданная мечта о встрече превратилась в болезненный кошмар, все сильнее сжимающий виски и грудь, верить не хотелось, разум отчаянно сопротивлялся, пытаясь проснуться. Такое не могло и не должно было случиться, они издеваются, или сошли с ума…
Прочитать что-то связное в мыслях аданов не получалось — слишком обрывочно и бессвязно они бились, сплетаясь друг с другом, панический страх перед ним забивал все. Обычно такого не было, они боялись, конечно (и прекрасно), но не настолько.
Силмэриэль не могла уехать, ничего не сказав, когда он уже вот-вот должен был вернуться, если только… она не желает больше его видеть. Глупо бояться этого, и бояться произнести еще глупее.
— Она не могла. — Рука до боли сжалась в кулак, словно желая задушить нашептавшего то, что не может и не должно быть правдой. Неосмотрительно подошедшие слишком близко воины сдавленно вскрикнули и закашлялись, хотя ничто на самом деле не мешало им вдохнуть, кроме собственного страха… пока.
Она действительно не ушла бы, ничего не сказав, даже если… Прикосновение ее сознания, совсем еще недавно было успокаивающе нежным, как раньше… проклятье, он должен был бросить все и спешить сюда, может быть, тогда…
— Где она, Ирма? — ощущая пока еще легкий холодок в груди, подчеркнуто тихо и вкрадчиво спросил он, заглядывая в расширенные от страха глаза служанки. Заметно более бледные и напряженные, чем обычно при нем, стражники вытолкнули ее вперед, заставив неловко упасть к его ногам, и проворно попятились назад. Опустившись на одно колено, майа мягко подцепил служанку за подбородок, заставив поднять голову. — Скажи мне.
Мысли обезумевшей от ужаса девушки беспорядочно и раздражающе перемешались, как и у остальных. Ждать, пока она придет в себя, не было никаких сил и желания… собственные мысли странно и неприятно сбились, утратив четкость, словно слабости аданов поразили и его… так мучительно неприятно колоть в груди может только у них. Ей будет очень больно, но недолго.